71. Мнение Петра Великого об утайке пошлинных товаров
В 1719 году сочинен был в Петербурге новый пошлинный устав, в котором между прочим включено было, чтобы за ложное показание груза на каком нибудь корабле или за утайку какого-нибудь пошлинного товара описывать весь груз того корабля на Государя. Петр Великий вычеркнул сию статью и сказал: «Для нас ещё рано это заводить. Наша коммерция и без того как Siecke Bruyt (больная девица), которой не должно пугать, или строгостью приводишь в уныние, но ободрять ласкою. Пусть кто хочет утаивает товары; он своею утайкою больше подвергнется опасности, нежели моя казна. Можно описывать в казну только те утаенные товары, которые будут найдены. Кто меня девять раз обманет, а в десятый раз будет пойман, тот заплатит мне вдруг столько, сколько он в девять раз утаил и у меня украл».[84]
72. Изустное повеление Петра Великого не употреблять в его государстве никаких иностранных законов
Император Петр Великий обещавший в заключенном со Швециею в Нейштадте мирном договоре оставишь новых своих подданных, лифляндцев, эстляндцев и финляндцев при прежних их гражданских законах и судишь их по оным, учредил в Петербурге для завоеванных провинций особую Юстиц-Коллегию и определил в оной Вице-Президентом Лифляндского уроженца Зигмунда Волла, сына бывшего Нарвского бургомистра, учившегося юриспруденции в немецких университетах и в Стокгольме. Некогда разговаривал он с ним обстоятельно о производстве дел в упомянутой Коллегии и сказал ему: «Что, он почитает шведские законы довольно хорошими и думает, что сочиненные по оным лифляндские дворянские и земские установления, по которым сии провинции уже столько лет были управляемы, и впредь достаточны будут для решения всяких дел, могущих случишься в новоучрежденной Юстиц-Коллегии. И для того надлежит ему только строго наблюдать, чтобы все дела в сей Коллегии производимы были по одним шведским, а не по римским, или каким-либо другим законам; ибо, по его мнению, вмешивая в судопроизводство разные иностранные права, весьма удобно можно продолжать только тяжбы и способствовать нарушению правосудия».[85]
73. Ревность Петра Великого к правде
Трудно найти в истории другого такого Монарха, который бы имел столько благородной простоты во нравах, чистосердечия в обхождении со всеми людьми, твердости в словах и правдивости в делах, одним словом, который бы во всех своих действиях столько был беспорочен, как Петр Великий. Все, что он сказывал, основывалось на истине, а что он обещал, на твердом намерении исполнить обещанное. Простота и правда были правилами всех его поступков. Каков он сам был, таковыми быть желал и всем тем, с которыми имел дело. Он всегда досадовал на так называемые политические хитрости и обыкновенно говорил о них по-голландски: dat benen niet met all Klugheden, maar Betriigeryen (т. е. что в них нет ни мало благоразумия, но только обманы). Кто однажды его обманул, тому он никогда уже более не верил: и для того не хотел имет дела с некоторым государем, который отрекся исполнить данное обещание, отговариваясь разными вымышленными причинами; Петр Великий не хотел после принимать новых его предложений и называл его трусом, на которого не можно было положиться. От подданных своих и служителей еще более требовал он совершенной правдивости в словах и поступках. Сему правдолюбивому Монарху не было ненавистнее лжи. Он прощал самые важные проступки, заслуживавшие гнев его и наказание, когда только виноватый откровенно признавался во всех обстоятельствах, доведших его до проступка. Понеже всякой мог приходить к Государю и доносишь ему о своей нужде, или жаловаться на сделанную ему обиду, то Государь обыкновенно у всякого челобитчика спрашивал, смотря на него быстро: «Твердо ли он уверен в истине своих слов и в справедливости своей жалобы? Потом выслушивал его терпеливо и приказывал ему в назначенный день и час явиться в Сенать, в Адмиралтейство, или в какую-нибудь Коллегию, до которой дело касалось, исследовал оное снова и решал.
