Необходимо, правда, отметить, что, во-первых, репертуар сил, рассматриваемых в модели Куналакиса и Шимони, достаточно беден (по сравнению, например, с предложенным Ю. П. Давыдовым), а во-вторых, эта модель все же явно тяготеет к технологическому пониманию мягкой силы, ибо вводит в рассмотрение инструменты силы и позволяет говорить об их применении: напомним, что в аутентичной трактовке мягкая сила существует постольку, поскольку она притягательно воздействует на свой объект, а не потому, что ее кто-то «применяет».
Другие концепции, не отрицая наевскую, дополняют ее элементами мягких (или псевдомягких) коммуникативных технологий; характерно, что их авторы охотно ссылаются на идеи А. Грамши о «культурной гегемонии»[36]. Пока что наиболее цитируемой из соответствующих публикаций (в том числе и в России), по-видимому, является работа Дж. Маттерн, в которой вводится понятие репрезентационной силы, прямо отождествляемой ее автором с мягкой силой и понимаемой как «форма власти, оперирующая через посредство используемой говорящим структуры нарративного представления “действительности”»[37]. Излишне напоминать, что такое понимание можно соотнести с широко представленной в лингвистике традицией исследования языка как инструмента социальной власти (работы А. Кожибского, Д. Болинджера Р. Блакара, представителей британской школы «критической лингвистики» и др.), развивающей неогумбольдтианские идеи.
Близка концепции Маттерн книга голландского исследователя П. ван Хама, в которой предлагается не вполне традиционное понимание социальной силы как «способности устанавливать стандарты и ценности, которые считаются легитимными и желательными, без обращения к принуждению и плате»: налицо та же наевская трихотомия палки, морковки и притягательности[38], но – sic! – с признанием установления стандартов и ценностей как самостоятельного вида деятельности[39].
Еще одна метафоризация сходных идей – понятие «сладкой» (sweet) силы, противопоставленной «острой» (sharp) военной и «клейкой» (sticky) экономической силам, представлена в книге американского исследователя У. Р. Мида[40].
Немного по-другому устроена концепция испанского социолога Х. Нойи, который не рассматривает специально классическую жесткую силу, а вводит оригинальную трихотомию, выделяя внутри мягкой силы, в свою очередь, мягкую силу убеждения и жесткую силу идеологии, понимаемой как способность устанавливать предпочтения, причем эффективность признается только за последней. Более того, Нойя предлагает вообще отказаться от понятия мягкой силы, утверждая, что любой ресурс, включая военную силу, может считаться «мягким», если он воспринимается как легитимный и направлен на благие цели (например, доставку гуманитарной помощи); взамен предлагается использовать понятие
