— Мне тоже страшно, — сказала неожиданно Варька. — Не хочу! Пойдём купаться!
— Купаться, купаться! — обрадовались девочки.
— Илюша! — Нина открыла глаза, доверительно улыбнулась отцу. — Мне нужен Илья. Как можно скорее.
Подскочила Варя, отодвинула отца, слезами полила её лицо, зачастила тонким незнакомым голосом. Вереница слов свивалась в трудный, непонятный язык: «командировка», «Алтай», «нелётная погода».
Нина захотела встать. Чужие руки что-то делали с ней — гладили, держали. Вырвалась, села, потянула со стула светло-сиреневое платье, в котором ждала Олега, отец попытался не дать, Нина отняла. Усмехнулась. Надела. Встала. Она была лёгкая-лёгкая, невесомая.
— Илюша! — звала она. — Илюша! — Шла по квартире, искала его.
Перед ней расступались. Почему в её доме столько чужих людей? А Илюши нет.
— Он скоро приедет!
Наконец она поняла, что кричит ей, захлебываясь в слезах, Варька. Нина удивилась: зачем так кричать, когда в ней так тихо?
— Приедет, — обрадовалась Нина.
Она знала: Олег уже дома. Пошла к нему.
Зачем его закрыли простынёй? Поставила стул совсем близко к Олегу. Села рядом. Сняла простыню. Не закричала, не удивилась. Она терпеливо уложила руки на коленях, бесстрашно смотрела.
Лица у Олега не было — бело-синее, в подтёках, странное подобие лица. Только брови живые — кустиками. Нина стала смотреть на эти брови. Смотрела и ждала Илью.
Время стояло. Серенький зимний день вис в окне.
Она не любила оставаться дома без Олега. Олег занимал полкухни, полкомнаты, весь коридор. Сейчас комната просторна. До окна долго нужно идти. До письменного стола долго идти. Они с Олегом на острове, посередине пустоты. Можно положить свою руку на Олегову, согреть. В солнце золотится на его руке пух. Сейчас солнца нет, пуха не видно, рука у Олега — синяя, в кровоподтёках.
Она не знает, сколько часов, дней сидит с Олегом наедине.
— Нина, нужно хоронить, — голос отца. В его строгости слышится мольба. — Через час придёт автобус.
Нина качает головой, говорит звонко:
— Я не собираюсь Олега хоронить. Он будет жить со мной. Вот приедет Илюша…
За дверью рыдает Варька.
— Ты, папа, знаешь, я человек разумный. Ты, папа, поверь, так нужно. Ты потом сам поймёшь.
Она стремительно привыкала к своему новому существованию: они вдвоём с Олегом, оторванные от родных и знакомых, от Москвы и всякого подобия жизни. Оля, наверное, у матери.
Отец гладит её по голове, по плечам, дерзко разрушая их с Олегом таинство. Он подносит ей воду ко рту, лекарство, еду, она ничего не принимает.
