Чайник кипел, блины подгорали. Нина выключила газ.
На Селигер они опять не попадут, как же она забыла? У них будет маленький. Нина засмеялась. Всё сначала. Бессонницы, пелёнки, первые шаги, первые слова.
Она присела к пианино.
Так и стоит оно в её комнате — бежевое, лёгкое, из Германии. Трофей. Кто играл на этом инструменте до неё? Отец сделал ей подарок. Отец не мог отнять у кого-то. Инструмент был бесхозный. Тогда, когда отец брал его, он уже был ничей. А может быть, здесь купил? Не мог он что-то везти себе из Германии! Надо спросить.
Снова войной потянуло по клавишам, которых она едва касалась сейчас.
Лишь сейчас осознала — а ведь песни жили в ней всегда, с детства, просто они притаились в ней до поры до времени.
Илюшины песни поют под гитару, под стук ложек по кастрюлям и тазам, под свист. Илюшины песни — о любви, о поколении, о войне, об одиночестве. Как совмещаются в Илюше его йога, его песни, его профессия инженера?
Сейчас из множества затаившихся звуков ожили, зазвучали всего три — одинокие, тихим ожиданием затревожили Нину, они повторялись и повторялись и с каждым повтором отзывались в ней всё громче.
Оборвала их, встала, натянула брюки, свитер надела, пальто, проверила ключи, пошла к двери, задевая мебель. Неясная сила вывела её из квартиры. Мягко захлопнулась за спиной дверь, почти беззвучно разъехались перед ней створки лифта.
Вышла из лифта на первом этаже и увидела отца: он стоял, припав спиной к двери парадного.
— Что ты тут делаешь? — почему-то почти без голоса спросила Нина.
— Я… должен…
Она никак не могла понять, как здесь очутился отец. Бросились в глаза незастёгнутое пальто, штатский пиджак и генеральская шапка. Одевался наспех. Беда с его женой или сыном? Почему-то в этот последний миг своего счастья она совсем не думала об Олеге.
— Папа, мы вчера поссорились, — пожаловалась отцу. — Олег меня бросил. Что у тебя случилось, папа?
Отец, не отвечая, обнял её за плечи, повёл к лифту, точно она сейчас упадёт.
— Холодно, идём домой.
Нина всё ещё не хотела принимать неурочности прихода отца, непривычной его расхлябанности. Они уже ехали в лифте, отец держал её под локоть.
— Потерпи, Нина. Потерпи. Темно было на шоссе, он не заметил, налетел на каток.
Нина всё ещё не понимала.
Вышли из лифта. В яркой передней заметила: у отца дёргается верхняя губа. Она дёргалась, когда он вернулся с войны. Несколько лет дёргалась, потом перестала.
— Олег погиб, — сказал отец.
Память оборвалась.
