Дед матери был дворянином, и мать гордилась этим своим дворянским происхождением. А сошлась со слесарем, Рыжим Чёртом — так звала его во время ссор. Нина помнит: мать размахивает кулачками перед растерянным отцом и кричит. Нине три года, она плачет, обхватывает отца за ногу, не пускает к двери, куда гонит его мать.
И всё-таки мать выгнала отца, а сама вышла замуж за солидного пожилого инженера, который раз в месяц водил её в театр.
Рыжий Чёрт не отстал. Он заявлялся к ним чуть не ежедневно, пьяный или трезвый. Приходил и, не обращая внимания на солидного мужа, сразу лез целоваться: сперва целовал её, Нину, в дурацкую родинку над верхней губой, а потом — мать. Мать отпихивала его, кричала, чтоб немедленно убирался прочь, а лишь он уходил, запиралась в ванной, пускала воду и начинала стирать. Инженер тут же шёл за папиросами или хлебом. В квартире наступала тишина, разбиваемая падающей водой. Наконец мать появлялась, злая, красная, зарёванная, и при ней, Нине, принималась честить отца: вот-де, мешает жить, лезет в чужую благоустроенную семью…
А потом началась война. И, как часто в жизни бывает, всё повернулось на сто восемьдесят градусов: Рыжий Чёрт к концу войны стал генералом.
Теперь-то Нина всё знает про жизнь своего отца. Старший из восьми детей-сирот, он пошёл работать в четырнадцать лет, десятилетку заканчивал без отрыва от работы. Мечтал поступить в институт, как только братья и сёстры подрастут. С его способностями быть бы ему учёным. Война распорядилась по-своему — привела его в лётное училище, из которого он, попав на фронт, «двинулся в генералы».
Теперь уже никто, ни в глаза, ни за глаза, не назвал бы его Рыжим Чёртом. Седина его не взяла, смерть и болезни — тоже. Он не стал пьяницей. Видно, пил для храбрости, чтобы суметь переступить запретный порог любимого дома.
Новый муж не прижился. Но отец к ним не вернулся. В конце войны он женился, и у него родился сын.
К ним он приходил часто — узнать про её школьные дела, поиграть с ней, поговорить. Мать летала по квартире, не зная, куда усадить отца. Чтобы привлечь его внимание, пела. Пела надрывно. Отец продолжал заниматься с Ниной, но отвечал невпопад, срезал кусок крыла у картонного самолёта или вместо танка на бумаге выводил закорючку. Спешил уйти. А мать, как когда-то, начинала стирать.
Годы меняли её. Не осталось ни прежней стати, ни шёлковой кожи, ни звонкого голоса. Сейчас у неё трясётся голова, мелкие чёрточки-морщины испещрили лицо, голос осип. Но по-прежнему, приходя к Нине, она, выставив вперёд подбородок, семенит на звонок отца в переднюю, сама открывает ему. Сложит руки на груди и смотрит, как он снимает генеральскую шинель, вешает фуражку, приглаживает волосы, до сих пор норовящие встать дыбом. Увидев пушинку, осторожно, не касаясь шинели, скидывает, по-девчоночьи робко сообщает:
