Весь в отца | страница 20
— Перебежечка первый сорт! Красота! Будто по воздуху плывёт! — одобрительно заметили болельщики и сразу от волнения зашмыгали носами и загудели, когда Сизов, увеличивая скорость, пошёл по прямой.
— Вот это да! Ух, братцы, жмёт! Смотрите, что делается!
— Ерунда! Захлебнётся! — ухмыльнулся Мишка. — Не выдержит темпа. Мало каши ел! — И он ободряюще похлопал по плечу своего друга Баландина. — Верно я говорю, Витя?
Но Баландин не слышал его, не смотрел на Сизова, он в волнении сжимал в руке новенькие, недавно подаренные часы и нетерпеливо следил за секундной стрелкой. Ему казалось, что она почти не двигается, будто что-то прижимает её к циферблату и задерживает ход.
Первый круг Сизов прошёл за двадцать три и шесть десятых секунды. Оставалось ещё полтора круга.
Волнение зрителей нарастало, а вместе с ним, казалось, росла и скорость Сизова. Напарник отстал метров на пятьдесят.
Когда Сизов, второй раз обойдя дорожку, миновал старт, Семён Антонович громко крикнул:
— Сорок восемь секунд!
— Сорок восемь! — прокатилось гулом по толпе болельщиков, и кто-то неистово крикнул, срываясь на высокой ноте:
— Коля, жми! Ко-о-оленька!
На последний поворот Сизов вышел под сплошной ликующий неумолкаемый свист.
Толпа ринулась к финишу.
Баландин уже не смотрел на часы. Двумя руками он крепко, до боли, вцепился в Мишкино плечо. А тот только сплёвывал на лёд и отчаянно причитал:
— Ай-ай-ай! Ай-ай-ай!
Вот, наконец, последний поворот. Короткий отрезок прямой — и финиш.
Семён Антонович и его помощники-судьи волновались не меньше других. Они видели, что Сизов бьёт рекорд Баландина, показывая исключительное время. Сейчас он выйдет на прямую. Ещё несколько мгновений — и остановленный секундомер покажет пятьдесят семь секунд. Ну, может быть, ещё одну или две десятых секунды, ничуть не больше! Нет, нет! Это ясно!
Толпа свистела, махала шапками, неистово кричала в один голос:
— Си-и-изов!!
Коля выходил из виража. Он последний раз сжался в комочек, присел на левую ногу, сделав резкий наклон, и вдруг… Словно неведомая воздушная волна бросила его в сторону. Он звонко вскрикнул, взмахнул в отчаянии руками, пытаясь удержать равновесие, но, увлекаемый инерцией, повалился на лёд, перевернулся через голову и, проехав на спине до края дорожки, закопался в снежный сугроб.
На руках его унесли в раздевалку. Он не мог встать на левую ногу. Всё лицо его, порезанное жёсткими льдинками, было в мелких царапинах.
На все вопросы ребят он ничего не отвечал. И только когда Семён Антонович, осторожно расшнуровывая ему ботинки, нагнулся и ласково шепнул: «Ах, дорогой ты мой… Что же это случилось такое?» — губы Сизова задрожали: «Ремешок… Нужен был ремешок…» И слеза, обжигая царапины, скользнула по его лицу.
