Он принимал транквилизаторы из жалости к животным. Из боязни, что придет час великого поглощения, и вся красота мира будет съедена. Судья упрекнула его в «приторной сентиментальности», как она это сама назвала. Способный убить человека так, как не убивают зверей на охоте, так, как сами звери не убивают себе подобных, и вдруг такие сантименты в царстве зверей. Она не ошиблась, люди приводили его в ужас, ему казалось, что их слишком много, развращенных, уродливых, не на своем месте. И сравнивать нечего с долинами Килиманджаро, где зебры пасутся под присмотром львиц с золотым взглядом. Он обвинял людей в том, что те украли землю у зверей и отравили воду и воздух. К ним он испытывал только отвращение.
Так получилось, что фильмы про животных, которые он смотрел каждый день после обеда, показывали сразу после трансляций из зала заседания Национальной ассамблеи. Он наблюдал в послеобеденной дреме за мужчинами в костюмах — именно это он больше всего ненавидел — которые рассыпались в воинственных речах, недоступных его пониманию, как будто человеческие отношения основаны только на ярости, как будто человек стремится только к тому, чтобы выпустить свою ярость наружу, как будто все игры этого мира имеют лик безграничной ярости. А после этого — полная противоположность — умиротворенным голосом диктор рассказывает о слонах, обезьянах, гиеновидных и луговых собачках.
Ничто не казалось ему таким противоречивым, как эти телесеансы. Однако из того, что говорил диктор, сопровождая божественно красивые кадры, он понимал, что именно люди, которые он видел до этого виновны в исчезновении животных, которых он видел сейчас. Эти фильмы были сделаны не только для того, чтобы рассказать о неизвестных видах фауны, нравах ее представителей, но и для того, чтобы предупредить мир об их неминуемом исчезновении. Каждые две минуты на земле исчезает один вид животных. За носорогами яростно охотятся из-за рога, за слонами — из-за бивней. Вид искалеченного мастодонта, лежащего на боку упругими лапами кверху и раздутым от газов брюхом, невыносим.
Валяясь на койке с полузакрытыми глазами, полный восхищения и жалости, ему казалось, что животные начинают выходить из экрана. Как будто он их притягивает, чтобы укрыть в уголках своей памяти каждую деталь их исчезающей жизни. Если уж он и потолстел в тюрьме, так это не только потому, что слишком много ел все время и не делал зарядку, но еще и потому, что превратился в Ноев ковчег для исчезающих видов животных, которые будут храниться в его теле до того дня, когда он сможет их вернуть миру, до дня избавления от людей, сможет вернуть чистой, как раннее утро в Танзании, природе.
