Смертельная кастрюля, или Возвращение Печенюшкина | страница 21
Она вскочила и побежала к двери, но замерла на пороге.
-- Выходить страшно, -- призналась девочка. -- Кто их придумал, чудищ проклятых?
-- А ты бы их спросила, пока тебя за ногу тащили! -- с мрачным ехидством откликнулась Алена. -- Эй, чудища, вы чьи? Сразу нас скушаете или на сладкое?
-- Сядь, Лизочек, -- попросила фея. -- Мурлыка Баюнович! Мы будем вам очень признательны за уборку. Здесь, безусловно, неуютно.
Дракошкиус с готовностью закивал, а затем произошло вот что. Три шеи его вытянулись, три головы повернулись одна к другой, и взгляды их встретились. Там, где пересеклись они, возникла красная светящаяся точка, заклубилась, выросла, и всю комнату заволокло дымом. Тут же он рассеялся, и сильно запахло почему-то мамиными духами. Следы разгрома исчезли, книги оказались на местах, все было прибрано идеально. Горшок с цветком стоял на подоконнике совершенно целый.
Такой порядок в детской удавалось навести только маме.
Фантолетта достала щетку для волос. Ручка щетки из слоновой кости была усыпана сверкающими камешками. Алена мгновенно прикипела глазами к такой прекрасной вещи. Фея причесала Лизу и взялась за растрепанную головку Алены. Тут уж следить за щеткой было никак невозможно, и на лице девочки ясно отразилось страдание.
-- Как вы узнали, что мы в беде? -- Лиза наконец пришла в себя. -- И почему появились именно вы? Колечки ведь дал нам дон Диего Морковкин!
-- Морковкин на принудлечении, -- тихо сообщила красавица.
Голос ее был настолько печален, что Лиза даже вскрикнула.
-- Как?! Что это значит? При каком лечении? При нудном? Оно сильно противное? Ему что, все время уколы делают?
-- Гордость сгубила, -- непонятно объяснил Дракошкиус.
Фея, поняв, что дело еще более запутывается, вручила Аленке щетку, в которую девочка с восторгом вцепилась, и принялась рассказывать.
Оказалось, что Морковкин необыкновенно гордился своими подвигами при освобождении Фантазильи. До этих бурных событий пожилой чародей собирался на покой. Жаркий камин в маленькой гостиной, долгие беседы с ветеранами за кружкой брусничного чая да растущая стопа голубоватой бумаги -- "Записки Мага" -- на столе в кабинете. Таким вот мирным и приятным виделся ему остаток дней.
Но теперь помолодевший душой Морковкин решил, что сил у него в избытке. Старик совершенно перестал беречься. Ходил без шарфа. Пронесло. В слякоть не обувал калоши. Сошло и это. Пил ледяной негрустин. Колол дрова. Бегал трусцой по сырой траве вдоль берега реки Помидорки. И до поры судьба берегла его.