Из-за мелководья в устье Невы иноземные суда с некоторых пор не ходят дальше Кронштадта, питерские грузы берутся на борт здесь. Сюда, в Кронштадт, товары идут из Питера на мелкосидящих баржах, так что грузчиков в Кронштадте — видимо-невидимо, целые артели, но и то, случается, не хватает их для выгрузки-погрузки: в одну только Англию ежегодно уходят тысячи и тысячи пудов уральского железа, а еще медь, и свинец, и пенька, и лес… Шведы, норвеги, датчане грузят в Кронштадте на свои корабли те же товары, да самоцветы уральские, да штофные и полотняные российские ткани. Французы здесь — тоже гости обычные, вывозят к себе и жир, и воск, и смолу, и строевой лес. Для всех в России-матушке товар по душе находится, лишь бы по-хорошему, по-доброму дела велись! И стоит в Кронштадте этих судов иноземных — сразу и не сочтешь!
Тут, в Кронштадте, оснащался, а потом грузился и тот корабль компании российской, на который поступил Василий Баранщиков. Восемьдесят человек команды работали на борту более двух месяцев чуть не круглыми сутками, хозяева торопили с выходом в плавание. Матросы кроили и шили паруса, пригоняли и крепили их по местам. Тут-то и пришлось туговато новичку!
Василий привыкал, балансируя где-нибудь на верхних реях, преодолевать страх и неуверенность, уговаривая себя, что он — человек русский, стало быть — все может! Названия парусов и рей Василий узнал от Захарыча и запомнил в первый же день. С того дня он уже никогда не спутал марселя с брамселем. А вот разобраться в снастях, в бегущем и стоячем такелаже оказалось похитрее! Не скоро постиг Василий это премудрость, не скоро разобрал, какая разница между шкотами и фалами, вантами и фордунам, штагами и топенантами, леерами и брасами.
Самое же трудное началось, когда оснащенный корабль стал принимать на борт свой многотонный груз — русский сосновый мачтовый лес, бревнышко к бревнышку, что твои струны звонкие! — для французских кораблестроителей в Гавре и Бордо. На погрузке тяжелых «баланов» Василий показал себя сноровистым малым, поняв, что в этой работе главное — слаженность и товарищество, а также веселый огонек задора.
Приглядевшись к матросу-новичку, хозяева прибавили ему еще пять серебряных рублей месячного жалованья. Стал получать Василий пятнадцать целковых — как говорится, хоть серебром, хоть златом — да на полных харчах. Вот она, служба-то морская! Выходит, добрый матрос заработчивее иного чиновничка, и заработок притом некорыстный!
