Я страдал от неописуемого голода и невыносимого холода. Прежде мне довелось испытать на войне много лишений, но все они не идут ни в какое сравнение с теми несчастьями, что свалились на меня здесь. С каждым днем я чувствовал себя все более слабым и все более одиноким. Я был уверен, что моя семья, друзья, товарищи по батальону уже давно решили, что я мертв. Наверное, так и должно было произойти.
Я продержался 14 дней, по истечении которых решил, что больше так не могу. Я дошел до крайней степени отчаяния. Я чувствовал, что мне оставили только лишь один выбор, как распорядиться моей жизнью.
Одно лишь это решение дало мне то чувство душевного комфорта, которого я давно уже не испытывал. По крайней мере, у меня появилась хоть какая-то задача, цель для достижения, вместо того чтобы просто проживать очередной жалкий день. Я стал готовиться к выполнению этой задачи. Я нашел в нашем помещении место, откуда можно будет наблюдать за казармой охраны. Я дождался, пока вся охрана покинет помещения и никто из них не сможет увидеть меня. Потом я быстро вошел на территорию их казармы и забрал оставленное у раковины бритвенное лезвие. Я воспользуюсь им, чтобы разрезать себе вены. Я спрятал лезвие в рукаве шубы и спокойно пошел назад. Затем вернулся в свой угол с драгоценной добычей и сел на пол. Я медленно вынул лезвие из кармана, стараясь, чтобы никто не увидел, что я делаю, и принялся долго разглядывать его.
Несколько раз я вертел лезвие в руках. Я чувствовал все большее возбуждение от того, что мои страдания скоро должны прекратиться. Я старался обратить свои мысли к тем, кого люблю, тем, кого оставил в прошлом, к своей семье и друзьям, но вместо этого никак не мог перестать думать о тех русских, с которыми познакомился в тюремной камере НКВД на призывном пункте. Они встречали все невзгоды с таким достоинством. Я восхищался ими за это и чувствовал стыд, что не могу вести себя так же. Что это за слабость существует во мне, которая не поселилась в их телах? Вместо радостного возбуждения я стал испытывать стыд. Ведь я позволил себе сдаться. Вдруг мысленно я снова стал вгрызаться в твердую, как скала, землю под Харьковом, готовя окопы перед тем, как мы взяли этот город. «Любое сопротивление можно преодолеть». Этому нас научили долгие тренировки. Разве я не трудился изо всех сил, чтобы преодолеть это сопротивление? Или все произошло наоборот, и русские сумели преодолеть это в себе? Всего секунды назад в моей голове все было ясно, и я принял решение покончить со своей жизнью. Теперь я пребывал в растерянности, так как потерял эту уверенность. Я продолжал вертеть в руках лезвие, будто изучая его. Я думал, что оно должно помочь мне вернуть потерянный смысл.
