Рядом с домом раздался звон коровьего колокольчика. Матильда неторопливо все собрала, и они ушли. Лотто опирался на нее, как на костыль, когда они пересекали луг, полный мышей, над которым и возвышался театр. Внутри было холодно, и их со всех сторон окружали старички.
– Берегись, – прошептала ему Матильда. – Старость заразительна. Старайся не дышать очень глубоко.
Лотто рассмеялся, кажется, впервые за эти недели.
Зазвучали долго и нежно струны. Лотто подумал, что мог бы слушать такую музыку часами и покинуть это место, наполнившись ею до краев. Занавес раздвинулся, шепот в зале стих, вышла дирижер и вскинула руки. Затем опустила, и из глубин тишины, точно вода, поднялось нечто. Это была не музыка, нет. Это был Звук. Суровый, странный и дикий, высвобождающийся из путаницы какофонии и вырастающий в необычную мелодию. Лотто наклонился вперед и закрыл глаза, чувствуя, как плесень, которой он оброс за эти недели, начинает потихоньку отпадать от него под действием этого звука.
Опера называлась «Нерон» и освещала историю знаменитого римского пожара, но сам пожар сцены не коснулся, и вместо Нерона-императора они увидели его двойника, Нерона-виночерпия, которого подозревали в том, что он – брат-близнец правителя, и который жил в его дворце. Это была даже не история, а некое существо, поднимающееся из глубины, не столько зрелище, сколько мощная звуковая волна, из-за которой у Лотто голова пошла кругом. Абсолютная истина. Невероятно.
Во время антракта он повернулся к жене. Она наблюдала за ним словно издалека, пристально, выжидающе. Лотто прошептал:
– Ох, Эм, я не могу дышать.
Холодный ветер трепал тополя.
Матильда поймала их, когда они уже вовсю обменивались любезностями. Пока Лотто ждал Матильду за столиком в кафе, его узнала какая-то женщина – в последнее время это происходило все чаще и чаще. Лотто мог удержать в памяти целую таксономию самых разных лиц, но эту женщину вспомнить не мог. Она рассмеялась – конечно же не мог. Они не были знакомы, но она видела статью о нем в «Esquire»[19].
– Как мило, – сказала Матильда, когда женщина отошла в уборную. – Издержки славы?
Ну конечно, это же были его люди. Театралы. И конечно, они могли знать кое-что о нем, но почему-то восхищение именно этой незнакомой поклонницы утихомирило растущий в Лотто голод.
Следы в голубом небе.
Лотто почувствовал, как в нем снова начало что-то ломаться, но на этот раз это было… приятно.
Второй акт был еще более насыщенным, чем первый. На сцену вышли танцоры, опутанные алой лентой, олицетворяющей пламя. Лотто почувствовал горячий металлический привкус на языке и понял, что прокусил собственную губу.
