– Какие искры? Зеленые или красные? – уточнил Матвей.
– Зеленые.
– Боевые или нет?
– Кажется, нет. Он же заклинаний не произносит.
– Ну тогда до завтра дотерпит. Что еще?
– На лопухоида случайно свалилась магическая книга, и он обменялся разумом со своим котом. А у него сегодня свидание с девушкой!
– Разберется как-нибудь сам. В конце концов, девушки любят котиков… Еще вызовы?
– Джинн в супермаркете забрался в дихлофос.
– Как имя джинна? Ибн-как-то-там? – сразу угадал Багров. – Я этого джинна помню. Он каждую неделю куда-нибудь забирается. То в освежитель воздуха, то в лак. Пусть посидит! Завтра, как от элементарного мага будем возвращаться, по дороге его выручим.
– А если к тому времени дихлофос кто-нибудь купит? – спросила Ирка.
Ей страшно было представить, что произойдет, если кто-то нажмет на распылитель дихлофоса и оттуда выскочит опьяненный дихлофосом джинн и начнет швыряться средневековыми замками.
– Авось не купят. Кому сейчас, зимой, дихлофос нужен? – отмахнулся Багров.
Неожиданно он что-то вспомнил и, отвлекшись от дороги, крикнул Ирке:
– Ах да! Знаешь, кого я позавчера встретил? Угадай с первой попытки! Только не подзеркаливай!.. Эдю Хаврона! У него родился сын!
Ирка услышала эту новость по-своему.
– Мефодий что, стал дядей? – спросила она.
Одно дело дружить с Мефодием, а другое – с дядей Мефодием. Такое надо еще переварить. Багров таких нюансов не улавливал:
– Ну да. Не тетей же! И знаешь, как Эдя назвал сына? Рюрик!
– Сильно! – оценила Ирка.
– Да, неплохо! Мефодий, Рюрик… Это у них семейное! Следующих детей Эдя назовет Синеусом и Трувором! А если родится девочка, то Лыбедью.
Идея про девочку Лыбедь развеселила Багрова. Веселость же у него обычно проявлялась в том, что он либо начинал сочинять сомнительные сказочки, либо бесконечно повторял какой-нибудь осколок фразы. Вот и сейчас он твердил: «Дама варила обед, и вдруг потушили свет!»
– И что было потом? Куриные кости из супа полезли? – спросила Ирка.
– Может, и полезли. Почему-то всех клинит на этом стишке, – сказал Матвей. – Причем чем приличнее с виду человек, тем сильнее клинит. Видимо, все дело в какой-то червоточинке нашего воображения.
Ирка засмеялась. Такого Багрова она любила. Хотя существовал еще другой Матвей, теневой, которого ей сложно было выносить. И были еще другие люди, чужие, с которыми у нее никак не налаживался контакт. Эти люди слышали все не так, как слышит Ирка. У них были другие опорные понятия. Их беспокоили совсем иные проблемы. И тогда Ирка успокаивала себя личной теорией совмещающихся сознаний.
