– Нет, он в Чикаго! Эл, не задавай глупых вопросов.
Элеонор отошла от монитора и, усевшись в кресло, закурила.
– Получается, что это действительно все мои бабьи страдания. Он не в аду, на курорте...
Джуди резко крутнулась в кресле и развернулась лицом к подруге.
– Так ты не в курсе? Ты знаешь, что происходит сейчас в России? Анадырь, Приморье?
– Знаю, видела телерепортажи, я же тебе говорила. Но Минданао здесь при чем?
– Но ведь эту болезнь создали на Минданао, в этом самом институте, наши военные. Причем на самом Минданао также зафиксированы подобные вспышки. А знаешь, как выглядят больные в последней стадии? Иди посмотри!
Джуди вывела на экран фотографии и спросила:
– Ничего тебе это не напоминает?
Элеонор подошла к монитору и отшатнулась, прикрыв рот рукой, чтобы не закричать.
С экрана на нее смотрели налитые кровью глаза на буром опухшем лице, точь-в-точь как у Алекса в ее сне.
– А ты говоришь – бабьи страдания... – видя ее реакцию, тихо проговорила Джуди.
Филиппины. Остров Минданао. Джунгли
Когда Ли вернулась в комнату, Алекс полулежал на диване и курил. Он повернул голову в ее сторону и улыбнулся. Улыбалась и она, но как-то странно, по-другому. Алекс понял, что в их отношениях произошли изменения и основательные, но какие, в какую сторону, в лучшую, в худшую?
«Что же произошло за эти несколько минут?» – думал он, вставая с дивана и раскрывая для Ли объятия.
Она прильнула к нему всем телом, обхватила голову руками и легонько укусила за мочку уха.
– На чем нас прервали, милый? – проворковала она ему на ухо, и руки ее заскользили по его телу.
– Э-э-э... мы собирались выпить, – вспомнил Алекс.
– А по-моему, мы тогда уже выпили и... закусывали... друг другом, – дышала она ему в ухо, и руки ее не останавливались.
– Но нас же прервали, так что стоит повторить, – предложил Алекс, пытаясь оттянуть неизбежный момент близости, к которому он был еще не расположен.
Ее напор и страсть в какой-то степени передавались ему, заводили его, но претили одновременно, к тому же мысли его были далеки от любовных утех.
В отличие от Алекса, Ли испытывала острое возбуждение. И возбуждал ее не столько сам Алекс, сколько знание того, что с ним случится утром. Она смотрела ему в глаза, обнимала его и, может быть, даже любила в этот момент, зная, что завтра еще до полудня его уже не будет. И от этого внутри у нее все горело от страсти, от острого понимания, что в эту ночь он принадлежит ей полностью и без остатка. Он в ее руках и в прямом, и в переносном смысле. Она смотрела ему в глаза, улыбалась и знала, что завтра эти глаза угаснут, и это ее решение, ее воля. Ей даже в голову не приходило, что она похожа на некрофилку, с той лишь разницей, что те испытывают наслаждение от совокупления с холодным, уже мертвым телом, она же – от обладания еще горячим и еще живым, но которое по ее воле через несколько часов станет мертвым. Она хотела, чтобы его глаза, эти живые, искрящиеся улыбкой глаза, последним увидели ее тело – обнаженное, разгоряченное страстью тело, все до последней складочки, до последнего волоска и родинки. И она будет последней, кто ощутит внутри себя горячую, твердую волну мужского желания.
