Небо повсюду | страница 11



Он подмигивает мне. Дядюшка Биг – великий мастер подмигивать, и пять его жен тому доказательство. После того как пятая покинула его, бабуля настояла, чтобы он перебрался к нам.

– Ваш бедный дядюшка изморит себя голодом, если будет и дальше страдать от безнадежной любви, – объяснила она. – Разбитое сердце – плохой повар.

А теперь она собственным примером подтверждала эту поговорку: все, что она готовит, по вкусу напоминает пепел.

Мы с Тоби идем за дядей в дом. Внутри дядя Биг останавливается перед изображением сестры, моей пропавшей мамы, Пейдж Уокер. Еще до того, как она исчезла шестнадцать лет назад, бабуля рисовала с нее портрет. Закончить картину не удалось, но бабушка все равно повесила ее на стену. Пейдж парит над камином в гостиной: Полумама с зелеными волосами, что струятся вокруг ее недорисованного лица.

Бабуля всегда уверяла нас, что наша мать вернется. Она говорила об этом так, словно мама отправилась в магазин купить яиц или ушла искупаться. Бабуля так часто и с такой убежденностью повторяла это, что мы до поры до времени не сомневались в ее словах. Просто ждали, когда зазвонит телефон, раздастся стук в дверь или придет письмо.

Я легонько касаюсь руки дяди Бига; он уставился на Полумаму так, словно ведет с ней молчаливый разговор. Дядя вздыхает, обнимает нас с Тоби, и мы плетемся на кухню, как трехголовый шестиногий мешок скорби весом в десять тонн.

Ужин наш вполне предсказуем: запеканка из ветчины с пеплом. Мы ковыряем вилками в тарелках.

Потом мы с Тоби садимся на полу в гостиной, слушаем любимую музыку Бейли, разглядываем бесчисленные фотоальбомы и, собственно говоря, разбиваем свои сердца на мелкие осколочки.

Я украдкой бросаю на него взгляды через комнату и чуть ли не наяву вижу, как Бейлз подбегает к нему со спины и привычно обвивает его шею руками. Она шептала ему на ухо возмутительные непристойности, и он дразнил ее в ответ. Словно меня и не было рядом.

– Я чувствую, что Бейли тут, – говорю я наконец. Ощущение ее присутствия заполняет меня целиком. – В этой комнате. С нами.

Он в удивлении поднимает глаза от альбома, что держал на коленях:

– Я тоже.

– Как это здорово! – выпаливаю я, чувствуя огромное облегчение.

Он улыбается, щурясь, словно глядит на солнце:

– Точно, Ленни.

Я вспоминаю, что Бейли однажды рассказывала мне: с людьми Тоби не особенно общителен, но ему хватает пары слов, чтобы приручить норовистую лошадь на ранчо. Как святой Франциск, сказала я тогда. Теперь я понимаю, о чем она говорила. Его неторопливая тихая речь и правда успокаивает. Как волны, что плещутся по ночам о берег.