Она нас заразила этой геологией, и мы всерьез засобирались поступать после окончания школы на геологический факультет.
Мы стали читать книги о геологах, слушать песни о таежной романтике…
Да что там – слушать! Те из нас, кто играл на гитаре, пели такие песни, а мы подпевали.
Вспоминаются, например, такие слова:
Оставь свою печаль
до будущей весны,
На север улетают самолеты…
Гремит ночной полет
по просекам лесным,
Ночной полет – не время для заботы.
Таятся в облаках
незримые дожди,
Не время подводить еще итоги…
У этих облаков
все грозы впереди —
Вдали у нас – дороги, да дороги…
Мы бросили к чертям
пшеничные хлеба,
Сменили на махорку сигареты,
Теперь у нас с тобой
единая судьба,
Один рассвет, ладонями согретый.
Простите города,
простите вновь и вновь,
Но должен кто-то на Земле дежурить…
Ни деньги, ни уют,
ни чья-нибудь любовь,
Уж не вернут нас к желтым абажурам.
Ни мартовская льды,
ни летняя жара,
Ни обелиски под звездой жестяной,
Не оборвут следов
к пылающим кострам,
К непройденным вершинам безымянным…
Не правда ли, трогательные слова? Правда, к будням настоящих геологов все это отношения почти что не имеет (разве что обелиски со звездочками вверху), но тогда мы об этом не знали. И всерьез все (Миута, Чернявский и я) собрались поступать на факультет геологии в Новосибирске.
Мы собирались вместе, мы только и делали, что разговаривали о том, как это здорово – лазить по горам и открывать новые месторождения. Мы бредили геологией, и болтали об этом, в отличие от того же Заславского.
Который никому ничего не говорил, а просто после школы взял – и поступил в институт геодезии и картографии.
А мы слишком уж размечтались. И вот когда начали узнавать, где, кроме Новосибирска, есть еще факультеты минералогии и геологических изысканий, до наших родителей донеслась тревожная весть! Их чада собираются сгинуть где-нибудь в тайге или песках…
И наши родители взяли нас в жесткую обработку.
Не знаю, что говорили родители Чернявскому и Боброву, но меня они убеждали, что у меня здоровье слабое, я ведь вон и школу сколько пропускал из-за хронического бронхита, а там – там ведь нужно зимой жить в палатке, и я обязательно простыну и наверняка в результате помру.
Я, как мог, отбивался. Ни фига подобного, говорил я, другие могут – и я смогу!
Но в конце концов не выдержал прессинга и уступил. И отказался от такой заманчивой мечты… И Чернявский, и Бобров – тоже.
А Миута, оставшись в одиночестве, на геолога учиться тоже передумал.
