―Да, отец. ―Его мягкий голос принес мне облегчение.
―Отлично. Итак, я надеюсь, ты станешь ужинать со мной каждый вечер, как обычно это делали вы с мамой. Больше никаких пряток в своей комнате и никаких голодовок. ―Тут я улыбнулась, действительно улыбнулась.
―Мне нравится эта идея, ― ответила я. Он хмыкнул, хлопнул по газете, перекинутой через его руку, и кивнул.
―Значит, за ужином, ― сказал он и, пройдя мимо меня, исчез в западном крыле дома.
―Может быть, я к вечеру даже слегка проголодаюсь, ― сказала я Мэри, пока она кудахтала надо мной и помогала мне подняться по лестнице.
―Как приятно видеть, что он проявляет к вам интерес, ― радостно прошептала Мэри.
Я почти не обращала на нее внимания. Я думала только о том, что впервые за этот месяц меня ждали не только сон и печаль. Мы с отцом нашли общий язык!
В тот вечер я одевалась к ужину очень тщательно, впервые осознав, как сильно я похудела, когда мое черное траурное платье пришлось ушивать, чтобы оно не висело некрасивым мешком. Мэри расчесала мне волосы, собрав их в тугой низко уложенный пучок, из-за чего, как мне стало казаться, что мое осунувшееся лицо стало выглядеть гораздо старше, чем на мои пятнадцать лет.
Я никогда не забуду, с чего все началось, когда я вошла в столовую и увидела два места за столом: для отца, как всегда во главе стола, и мое, там, где раньше было мамино, по правую руку от отца.
Он встал и отодвинул для меня мамин стул. Я была уверена, что до сих пор чувствую запах ее шампуня с розовой воды и лимонными нотками, который она использовала для ополаскивания волос, чтобы роскошные огненные волосы сияли еще ярче.
Джордж — негр, прислуживавший нам за ужином, начал разливать суп. Я боялась, что молчание будет ужасным, но тут отец начал есть, и я услышала знакомые слова:
― Комитет по организации Колумбовской выставки[1] единогласно высказался за Бернхэма, мы его полностью поддерживаем. Я сначала подумал, что возможно, этот человек сошел с ума — ведь он пытается создать нечто недостижимое, но его видение Чикагской Всемирной Колумбовской выставки вполне способно затмить великолепие Парижской. По крайней мере, его замысел обоснован — пусть экстравагантен, но обоснован. ― Он прервался, чтобы взять приличный кусок стейка с картофелем взамен опустевшей суповой тарелки, и в этой паузе мне послышался мамин голос.
― Разве не всем нужна подобная экстравагантность? ― Мне сложно было понять, я ли произнесла это, или и в самом деле, мамин призрак, пока отец не посмотрел на меня. Я замерла под острым, испытующим взглядом его темных глаз, и мне хотелось молчать и думать только о еде, как это было раньше так часто.
