В Древнем Риме был культ светлой кожи и белокурых волос. Жены римских патрициев для ухода за кожей, кроме отбеливающих мазей, применяли молоко и сливки. Светлые вьющиеся волосы считались идеалом красоты, и римские парикмахеры придумывали самые разнообразные прически для своих златокудрых красавиц. Смуглая Береника с горящими черными глазами и черными, как смоль, локонами была другой… – непонятной, чужой. Вход в столичный Рим был для неё закрыт.
Война с Иудеей обозлила римлян – все евреи, без исключения, становились мишенью недовольства и гнева. Победа далась Риму большой кровью. Для многих римлян, потерявших своих близких в этой войне, рана всё ещё кровоточила. И хотя Береника была не на стороне восставших иудеев и даже помогала Титу, она была всё же – плоть от плоти того бунтующего народа, который не захотел подчиниться великой империи. Береника была в глазах римлян напоминанием о недавно закончившейся жестокой войне. Как ни пыталась она и другие знатные евреи быть своими среди римлян – это было невозможно.
Ей НЕ нужен был Рим с его помпезностью и имперскими амбициями. Она не снизошла до усилий – понравиться надменному Риму. Ей были безразличны блеск и куртуазность высшего света. Ей нужен был Он, её самый главный на свете человек, её любимый и желанный, ставший родным – Тит. В нём она нашла своё женское счастье, нашла высший смысл и сладость упоения. Береника жила обособленно во дворце Тита на Палатинском холме, наслаждаясь его любовью и заботой. Здесь обитали все «сливки» римского общества – члены сената, императоры. Рядом стоял, с чёрными провалами окон, дворец безумного императора Калигулы, а невдалеке ещё высились громады «Золотого дома» Нерона, с подземными парками, фонтанами, искусственными прудами. Тит не давал ей ни секунды скучать. Постоянно развлекал – и не только музыкантами и танцорами, так веселившими её и их гостей во время пирушек. Он был сам средоточием многих талантов: пел, декламировал ей римских поэтов – Овидия и Катулла, сочинял тут же на ходу свои стихи, учил её играть на кифаре (римской арфе), мастерски рисовал портреты гостей. А однажды развеселил её, подражая почерку отца, брата, сенаторов, своих друзей. «Я мог бы ловко подделывать завещания», шутил он. Он, действительно, был талантлив – в жизни и в любви, и у Береники замирало сердце от предчувствия, что когда-нибудь это сладостное наваждение исчезнет, закончится – как всё земное, даже в Раю.
