– Хочешь понять, почему я не живу в Москве? – Валерка смотрел в упор, очень серьёзно, не мигая. Сквозь морской ветер к Лунгину летели его слова. – Я покажу тебе мой ночной город, согласен? Это что-то… Этому нет объяснения… Ты всё поймёшь сам.
То, что Валерка немного crazy, знали все ещё тогда, когда он поставил в их студенческом театре спектакль из жизни Сафо, полный мистики, крови, слёз и вычурной манерности, что в те далёкие «застойные» было не понято не только аскетичными осторожными преподавателями, но и многими продвинутыми, авангардно настроенными студентами.
Это был общественный взрыв! Такого не прощали!
– Слезливая безвкусица, – брезгливо кривили увядшие губы академические эстеты.
– Завихрения выскочки… Претензия на гениальность, – долетали сквозь сигаретный дым строгие оценки сокурсников.
И не подпустили к диплому!
Ругали газеты. Топтали друзья. Создали вакуум. И кто виноват? Была другая жизнь. И другие песни.
Ему не простили его нестандартность. Человек слаб, и он, чокнутый Валерка, уехал навсегда от таганской юности, от родных, от всего, к чему так крепко был привязан и что с лёгкостью переступил.
Возможно, тогда, очень давно, его сломали, не разрешили думать, творить. Возможно, не было сил бороться. Но, уехав, он так и не создал ничего похожего на тот странный, непонятный и завораживающий спектакль, который перечеркнул всю его дальнейшую судьбу. Он по инерции постоянно крутился в окололитературных и киношных тусовках, издавал какие-то альманахи, рассылал сценарии, участвовал в каких-то проектах, безумно устал.
И неудивительно, что в этой встрече с Лунгиным он опять искал себя – того дерзкого и непредсказуемого, сентиментального и ироничного, которого когда-то оставил в тех уже не существующих таганских тупиках. Одни названия вызывали ностальгию и бередили душу: Невинный тупик, Тихий тупик, Укромный тупик… И – слёзы на глазах уже взрослого мужчины. Дым воспоминаний, как выдержанное дорогое вино.
И теперь он хотел так искренне, так наивно создать праздник – встречу своему другу, устроить прогулку по самым загадочным и любимым местам своей новой столицы, которую любил и ненавидел, как всю свою сложную и одинокую жизнь.
– Я покажу тебе ночной мираж… Согласен? Ты не пожалеешь об этом. Поторопимся, уже поздно.
Они вышли на пустынную туманную набережную. Где-то совсем рядом старинные часы отбивали 12 ударов – полночь. Рядом были море и старый заброшенный порт. В этом порту уже давно не было жизни. Город, некогда известный на всём побережье, изобильный и цветущий, растаял в дымке тысячелетий. И торговая площадь с пёстрой толпой разного люда – рыбаков и ремесленников, шумных торговцев и шутов, юродивых и странствующих нищих со следами проказы, заморских купцов и просто городских зевак стёрта, раздавлена беспощадным колесом времени. Навсегда.
