И даже любимец школы, молодой красавец военрук Виктор Морозов, ничего не знал о предстоящей войне. Это было скорее совпадение, чем предвидение. Но он вдруг, неожиданно взял слово и обратился к выпускникам:
– Вам придётся воевать. Дорогие мои мальчики и девочки, берегите себя на этой войне… Вернитесь живыми. Война будет страшной и беспощадной.
На мгновение наступила пугающая тишина. Виктор Морозов тогда не знал, что погибнет героем в неравном бою совсем скоро – в декабре 1941-го, в день своего 30-летия.
В тот последний мирный вечер ещё все были вместе. Ещё все были живы.
* * *
Уже через несколько дней фашисты бомбили город. Первые погибшие, первые раненые, первые беженцы… Призывные пункты, проводы на фронт… И слёзы, слёзы, слёзы. Маша с комсомольцами города каждый день ездила «на окопы». Окопы рыли лопатами вручную. В конце дня ладони были стёрты до открытых ран, но надо было успеть. Никто не жаловался. С окопов возвращались домой поздно вечером. Чёрные от усталости, в пыли и земле, еле стояли на ногах. Но утром ровно в 6:00 отходил дачный поезд, и они опять выезжали в окрестные районы, помогая солдатам строить укрепления.
Осознать новую реальность войны каждому пришлось в одиночку. Так встречают неожиданный ураган, смерч, тайфун, землетрясение. Через свою боль, свою вскипающую от ненависти кровь… Свои рвущиеся от страданий нервы. Это, как боевое крещение, после которого ты уже другой, не тот, которым был раньше. Миг страшного осознания крушения мирной жизни пришёл и к Маше. На безымянной станции, совсем недалеко от родного дома.
Немцы были уже совсем близко. Где-то рядом глухо разрывались снаряды. На привокзальной площади маленького полустанка толпился народ. Все нервно ждали пригородного поезда, чтобы скорее уехать в город.
Темнело. Возвращаясь с «окопов», Маша даже не заметила, как отбилась от своих ребят и оказалась одна в душной толпе чужих, растерянных людей. Пахло потом, пьяным перегаром и бедой. Надо было срочно сообщить родителям, что с ней всё в порядке. Но как? Телефонных будок поблизости не было. Ничего не оставалось, как просто ждать.
Она прислонилась к какому-то покосившемуся строению и погрузилась в тяжёлый полусон. Рядом молодая женщина, почти девочка, кормила ребёнка грудью. Ребёнок, захлёбываясь, кричал. Наверное, у матери не было молока. Она только всхлипывала и повторяла:
– Дытыночка моя, цветочек мий…
Она причитала на той причудливой смеси русского и украинского, характерной для сельских жителей пригорода. Голос её был певучий, нежный, как родниковая вода.
