Умеренные прогрессисты, вроде Альбертини[154], Дудышкина и т. п. (а их теперь везде тысячи, и во Франции, и в Англии, и даже здесь, в Турции!) хуже революционеров и нигилистов. Эти, во-первых, лично выше, они подвергаются опасности казни, ссылки, бедности и светло и не пошло служат своему пошлому идеалу, в котором будет много чистоты, но ни малейшей музыки. Музыка жизнию рождается, сменою боли и наслаждения, и все поэтическое выходит или из грязного народа, или из изящной аристократической крови.
Умеренные прогрессисты опаснее революционеров; эти последние, если им дать возможность, крайностями пробудили бы такую вспышку религиозности и охранительных чувств, что после недолго бы достало всего этого; а умеренные либералы подстегивают мир постепенно ядом материальной пользы. У католиков уже предполагают ввести в Церкви какое-то дешевое искусственное масло (huile de Petiole) вместо деревянного для лампадок, но, слава Богу, духовенство не согласилось! (…)
45. К. А. ГУБАСТОВУ. 4 ноября 1874 г., Николо-Угрешский монастырь[155]
Наконец, добрый мой Губастое, я у пристани! Монастырь красив, архимандрит ко мне очень милостив, келия опрятна и просторна. Я уже брат Константин, а не К. Н. Леонтьев. Писать мне не запрещают, но я надеюсь, что с Божией помощью и от этой дурной привычки я постепенно отстану. Я долго Вам не писал… Я был сверх сил обременен в одно и то же время заботами о завтрашнем дне, тяжкими для меня сношениями с Катковым, хлопотами по банкам, нотариусами, мировыми судьями, расчетами с братьями, старыми недугами, сожалением и заботами о судьбе бедной жены, спешными литературными делами, горестью при виде опустошения родного имения и стольких близких могил, и при всем этом духовные потребности жили своим чередом. Вы можете себе представить, сколько нужно было бодрости и мужества, чтобы причалить к пристани при таких обстоятельствах!
Теперь я захотел написать Вам и проститься с Вами. Передайте то же всем моим цареградским друзьям и приятельницам всех их помню и люблю.
Время, которое я провел в Константинополе, мне будет памятно с самой хорошей стороны. Я говорю себе: Бог делает все к лучшему! Если бы мне пришлось уходить в монастырь из такого общества, как наше посольское, то было бы все-таки жалко и тяжело, а когда видел сперва в течение первого месяца свою разоренную и немую уже для сердца деревню, а потом два последние месяца разных непривлекательных лиц, то всякий монастырь и помимо духовных побуждений, а только эстетически покажется прелестью.
