Она повернулась: в дверях стоял Валентин.
– И ты тоже уходи, – сказала она дрогнувшим голосом. – Мне надо побыть одной. Сегодня вечером я оставлю всю информацию в соседней квартире, у Лены… А где буду сама – еще не знаю.
Логинов молча смотрел на нее и, пожалуй, впервые в своей жизни не знал, как ему поступить. Он был готов ей простить все, если бы почувствовал, что она раскаивается, что ей не хочется терять его… Но она вела себя так странно, так независимо, что он просто потерял дар речи…
Что касается Валентина, то он, тоже не ожидая такого поворота событий, молча взял свою сумку и ушел, не сказав ни слова.
Чувствуя, что Логинов просто так не уйдет, она резко повернулась к нему и уперев свои маленькие кулачки ему в грудь, стала попросту выталкивать его из кухни:
– Уходи. Я устала и не могу сейчас ничего объяснять… Да и не хочу… Это ты во всем виноват, и в том, что отпустил меня одну в Москву, и что не дал мне охраны и – и это главное, – что ты никогда не верил в меня…
Любимый ее жест – закрыть лицо руками и спрятаться от всего мира – он спас ее. Когда она отняла руки от лица, в квартире уже никого не было.
Она налила себе немного коньяку и немного успокоившись, принялась наводить порядок в квартире. Перемыла везде полы, привела в порядок спальню, вытерла пыль, полила цветы и позвонила Лене.
– Вот тебе письмо, прочитай его, а потом поговорим…
Пока Лена читала, Наталия вернулась в спальню и, узнав по справочной телефон антикварного магазина на Арбате (ей дали несколько телефонов разных магазинов), позвонила по каждому из них, пока не вышла на Агеева:
– Михаил Александрович, это я, Виктория, помните?..
– Да, конечно… ну как, вы пообщались с Фальком?..
– Да, он просто прелесть и обещал мне помочь… А теперь скажите, только честно… ведь Селиванов вас провел? Ведь ему привезли не 12 картин, а все 24? – И не дожидаясь ответа, положила трубку.
«Не все коту масленица». И какая теперь разница, по ошибке люди Родионова погрузили в машину все картины Лотара или это было сделано как-то иначе? Скорее всего, Агеев сам лично упаковывал копии коллекции, чтобы здоровенные ребята Родионова, телохранители или просто доверенные лица, погрузили их в машину и отвезли в С. И как случилось, что они прихватили и копии и подлинники, Агеев никогда в жизни не признается. Другое дело, что он заказывал не одну копию, а потому сумел выгодно перепродать их в Париже, выдавая за подлинники… И все было бы тихо, если бы краски, которыми пользовались нанятые им художники, не растворились в воздухе… Вот каналья Агеев! Как его только земля носит…
