Какой-то лейтенант в милицейской форме, который сидел за соседним столиком, поднял голову и внимательно посмотрел на нас с тетей Нюрой. Я не люблю, когда вот так пристально смотрят, у меня сразу в носу начинает чесаться.
А тетя Нюра ничего не замечала.
— Ты, Лиза, спрашиваешь за здоровье, — продолжала она свою беседу с пустым стулом.
— О здоровье, — потихоньку подсказал я, но тетя Нюра опять не расслышала, зато лейтенант торопливо махнул рукой — не мешай, мол…
— Здоровье наше, конечно, маленько шкодит, руки иной раз болят — моченьки нет…
И где это только тетя Нюра словечки подбирает смешные — «шкодит», «моченьки». Вот бы такой диктант продиктовала нам наша Людмила Тимофеевна!
Но тут мой взгляд упал на большие тяжелые руки тети Нюры, лежавшие на коленях. Как будто только сейчас она кончила отжимать ими тяжелую тряпку, пропитанную мутной от мела и известки водой. И мне расхотелось смеяться. Я никогда раньше не обращал внимания, что у маленькой, сухонькой тети Нюры такие большие, усталые руки. Темные, кривые жилки сбегали от кисти к пальцам, а пальцы тоже были корявые, как корешки. Нелегко, наверное, сгибать такие пальцы, а маленькую шариковую ручку и вовсе не удержать. Вот почему тетя Нюра попросила меня помочь ей.
Я так задумался, что совсем перестал писать. Спохватился — наверное, от тети Нюры совсем отстал.
Но тут она сама вздрогнула, будто проснулась, и испуганно посмотрела на меня.
— Уже написал?
— Не-ет, — замялся я виновато.
Но тетя Нюра, наоборот, обрадовалась.
— Вот и хорошо, что не успел. Не то совсем я сказала, глупая. Жаловаться, вишь, надумала. На хвори да болячки. Вот чем обрадовать людей решила. Старая, а неразумная. Нет, ты давай лучше так пиши: — Здоровье мое нормальное, жаловаться нечего. Устану когда, так это ничего. Выйдет Клава, и будет нам вдвоем легче. А письмо свое попросила я записать одного хорошего человека. Пусть Оленька посмотрит, как надо писать, и сама старается.
Листок у меня под пальцами медленно, но верно нагревался. Уши под шапкой тоже. Я снова заерзал на стуле, но тут на мое плечо легла крепкая рука лейтенанта.
Я поднял голову и без слов прочел в его глазах: «Все правильно, пиши».
Вот он, настоящий, подлинный код, видели бы ребята. Не сказав ни слова, мы сразу поняли друг друга, двое мужчин.
Я приписал в письме последние слова — приветы и пожелания, аккуратно надписал адрес и сам опустил конверт в почтовый ящик.
Я ужасно много потратил времени на этой почте, но так и не отправил шифровку Вовке и знал, что мне уже не успеть теперь на мультики по телевизору.
