Но ягоды полно, всем хватит. Я в жизни столько не видел.
Катька сначала на самых красных пригорках кричала: «Чур моя, чур моя», — а потом тоже примолкла, только пыхтит.
И сладкой такой ягоды я тоже никогда не ел. Да у нас в городе и не продают лесной земляники. Только садовую. Она красная, но сладость в ней, должно быть, по большой площади растекается, а здесь — вся, как в капельке. Вот, должно быть, у космонавтов еда такая — концентрированная.
Ели мы, ели, сначала по ягодке рвали, потом Димка рационализаторское предложение внес: растопырит пятерню у земли и поднимает всю ягоду с куста, как граблями. А потом и вовсе обленился: лег на живот и прямо губами стал рвать. Так, говорит, сокращаются большие расстояния.
Вдруг как заверещит, как тогда, с ужом, как начнет плеваться.
— Ой, — кричит, — ой, гадость какая-то! Ой, Юрка, погляди, кто у меня на языке висит.
А чего там разглядишь, язык весь красный от ягоды.
— Клопа съел! — Катька хихикает. — Или клеща.
— Сама ты — клещ! — Димка стонет. — Ой, Юрка, вытри мне скорее язык чем-нибудь.
Я стал платок искать, но он весь почему-то мокрый, сам не пойму, как в карман тоже полно ягод набилось.
— Не надо жадничать, — Людмилка опять свой учительский тон вспомнила. Потом сжалилась, бутылку с молоком Димке протянула:
— На вот, сразу лучше будет.
Димка и не вспомнил, как он девчонок этой бутылкой и соской дразнил, тут же присосался.
— Оставь, — прошу я Димку, — хоть попробовать. Бабушка про ягоды с молоком говорила.
Но он словно и не слышит.
В общем, пока мы с Димкой возились да отношения выясняли, у девчонок уже почти полные лукошки ягод набрались.
Я стал торопливо рвать землянику в свой целлофановый пакет, обещал ведь бабушке. Но руки почему-то двигались все медленней, медленней, и сам я отяжелел, разморился.
А Димка вообще лег под кустиком и лежит.
— Не могу, — говорит, — пошевелиться. Этот проклятый клоп, наверное, в живот прошел. Слышите, как бурчит? Да и жарища такая.
Солнышко, правда, как будто прямо над нашей поляной приклеилось.
Девчонки листьев нарвали, свои лукошки прикрыли.
— Полдничать пора. Вон под той орешиной сядем, — нас зовут. — Вы, мальчики, можете себе удилища вырезать.
— У нас бамбуковые есть, — буркнули мы, чтобы не идти и не смотреть, как девчонки будут свои узелки развязывать.
— А наши рыбаки завсегда ореховое удилище берут, — Катька свое. — Оно гнется, да не ломится.
— Не завсегда, а всегда, — Людмилка утерпеть не может.
А мне вдруг даже нравиться стало, как Катька говорит. У нее все так уютно получается.
