Держалъ дѣдушка около себя постоянно, какъ я упоминалъ выше, не то шута, не то юродиваго карлика — Ивана Юдовича, или попросту „Юдавку”, ходившаго дома и по городу въ особомъ нарядѣ, обшитомъ всякими галунами и позументами съ массой разнокалиберныхъ, блестящихъ пуговицъ, всевозможныхъ цѣпочекъ и медалей. На головѣ у Юдавки красовалось стриннаго офицерскаго фасона высокое кэпи, также обшитое сплошь золотыми галунами, торчащими султанами и причудливыми шишаками. Въ рукахъ неизмѣнно носилась имъ преважно булава съ блестящимъ шарообразнымъ набалдашникомъ. Въ Симбирскѣ Юдавку всѣ хорошо знали отъ мала до велика. Уличные мальчишки всегда окружали его цѣлой гурьбой, рѣдко впрочемъ обижая. Самъ по себѣ Юдавка былъ незлобливъ, но чрезвычайно мѣтокъ въ своихъ смѣлыхъ характеристикахъ и разговорахъ. По своему положенію юродиваго онъ позволялъ себѣ часто въ довольно отвлеченныхъ, своеобразныхъ выраженіяхъ, но достаточно удобопонятныхъ, высказывать людямъ то, о чемъ лишь говорилось про нихъ за глаза.
Лично я очень любилъ Юдавку, который проявлялъ ко мнѣ необычайное вниманіе и трогательную нѣжность.
Скончался дѣдушка отъ удара. Помню, какъ меня приводили прощаться къ нему, недвижно лежавшему на широкой отоманкѣ и тяжело съ хрипомъ дышавшему. При мнѣ его соборовали. Впервые присутствовалъ я при этомъ таинствѣ, оставившемъ во мнѣ надолго сильное впечатлѣніе. Мнѣ сказали, что таинство это совершается передъ смертью, и я впервые задумался пытливо и серьезно объ этомъ конечномъ житейскомъ событіи и о его роковой неизбѣжности.
Похороненъ мой дѣдъ въ Симбирскѣ въ мужскомъ Покровскомъ монастырѣ въ склепѣ, вмѣстѣ съ прахомъ бабушки Варвары Алексѣевны, недалеко отъ алтаря главной церкви, вблизи отъ покоющихся тамъ многихъ родныхъ и близкихъ семьѣ Наумовыхъ... Въ „добѣженскія” времена могилу стариковъ я часто навѣщалъ.
Со смертью дѣдушки, гнѣздо его на Лисиной улицѣ все распалось. Самый домъ былъ проданъ доктору Карлу Михайловичу Боровскому. Олимпіада Тимофеевна переѣхала въ г. Ставрополь Самарской губ., причемъ всю доставшуюся ей обстановку дѣдушкинаго дома она неумѣло, негласно распродала, такъ что лишь рѣдкія вещи удалось сохранить въ фамильныхъ рукахъ. Юдавка вскорѣ послѣ кончины старика Михаила Михайловича тоже отошелъ въ вѣчность, смертельно угорѣвъ въ банѣ, и лишь старый слуга Ѳеодоръ Ѳиногеичъ остался въ Симбирскѣ, въ качествѣ служащаго въ Троицкой гостинницѣ, никому не уступая насъ, какъ „своихъ Наумовскихъ господъ”...
