— Следствие подходит к концу, — сообщил защитник, — где-то через месяц дело передадут в суд. Крепитесь, Отари Константинович. Ваши друзья делают для вас все возможное. Я тоже. А теперь нам следует изменить тактику поведения на следствии. Вот, послушайте…
Легко сказать «крепитесь»! Особенно тут, в мрачном сизо, особенно без привычных атрибутов шикарной вольной жизни, особенно когда переступал порог тюремной «хаты» в одном качестве, а теперь вот среди простых «мужиков»…
Тем не менее Отари крепился.
Чтобы задобрить сокамерников и лично Гурама, несколько раз передавал, как и положено, на «общак» деньги, сигареты и продукты. Лавэ, табак и «бациллы», конечно же, были приняты, но отношение к «апельсину», снисходительное и чуть-чуть пренебрежительное, тем не менее осталось.
Это пренебрежение, сквозившее в интонациях, в жестах, зачастую просто во взглядах, все больше злило Шенгелая. От постоянного недосыпания, спертости воздуха и переживаний он осунулся, похудел, почернел. В интонациях Отари даже при разговоре со следователем и адвокатом сквозила скрытая агрессия.
Казалось, еще немного, и прорвется гнойник, назревший в душе Шенгелая, и агрессия эта, ядовитая и зловонная, выплеснется наружу.
Так оно и случилось.
Круг развлечений на любой «хате» сизо, как правило, невелик. Книги, газеты, телевизор, настольные игры «под интерес», рассказы о прошлой, вольной жизни. Иногда подследственные демонстрируют друг другу фотографии, переданные адвокатами или родными, — ночные клубы, казино, новомодные забугорные курорты. Впрочем, долго хранить фотографии в тюрьме считается дурной приметой. Фото, как правило, возвращают на свободу через тех же защитников или свояков.
Именно с фотографии все и началось.
Адвокат Шенгелая по просьбе подследственного передал несколько снимков: Отари в Испании, на роскошных пляжах Коста-Браво, Отари в Швейцарии, на модном горнолыжном курорте, Отари в Америке, в Диснейленде, Отари в Ялте, в бассейне интуристовской гостиницы…
На последней фотографии Шенгелая был запечатлен с двумя молодыми длинноногими девчонками. Он уже не помнил, кто они и откуда, не помнил даже их имен. Кажется, снял их там же, в «интуре», наврал с три короба, полежал с ними на пляже, а потом затащил к себе в номер, где по очереди отодрал обеих.
Так получилось, что ялтинский фотоснимок попался на глаза тому самому люберецкому пацану, с которым Шенгелая и делил нары на «пальме».
— Можно глянуть? — спросил он, косясь на снимок.
