Дитрих заметно оживился. Аж подскочил с кресла. И едва не пустился в пляс.
– Поехали, поехали! – воодушевлённо закричал он, и его радостный голос гулко отдавался в моей бедной голове, как в металлической бочке. – Мне там без тебя будет скучно!
– Русские развлекут! – жестоко парировал я.
Я нетвёрдо подошёл к столу, налил воды, снова проглотил целый стакан одним глотком. Как будто полегчало… я упал на постель и почти уснул. Принимать вертикальное положение моё тело сегодня решительно отказывалось.
– Ты их боишься, – разочарованно протянул Дитрих и завозился в кресле. Оно жалобно заскрипело. – Вот уж от кого не ожидал, так это от тебя. Как тебе не стыдно!
– Да никого я не боюсь! – взорвался я. – Вы все свихнулись, что ли? Одна мне с утра дарит какой-то многозначительный платочек, другой заставляет воевать с теми, кого сам считает недочеловеками. Раз они недочеловеки, значит, сразу сдадутся. Без боя. Как датчане. Датчане-то нормальные, или тоже «недо»?
Дитрих сделал в мою сторону протестующий жест. Тихо и внушительно он произнёс:
– Ты же понимаешь, что за такие разговоры можно… – и тут же осёкся. Я приподнялся на локте и веско спросил:
– А как они узнают?
Дитрих тяжело вздохнул, поняв, что и этот диалектический спор, как он сам изволил выражаться, им проигран. Дитрих поднялся и скорбно оглядел на меня. Так доктор на утреннем обходе смотрит на безнадёжного больного.
–Ты хоть при других-то не болтай таких глупостей. Вообще-то я зашёл тебя предупредить. Двадцать первого в шесть утра отходит наш поезд. Ты проводишь меня?
Я лежал на постели, закинув руки за голову, и невозмутимо разглядывал этого феодала, будущего обладателя мраморного замка.
– Разве что взглядом, – хладнокровно ответил я. – Я буду жарить рождественского гуся к твоему приезду.
Неожиданно глаза Дитриха странно заблестели и увлажнились. Вот тогда я вправду перепугался, соскочил с постели и обнял его.
– Конечно же, я приду! – закричал я возмущённо. – Хоть я и в отпуске.
Дитрих двинулся к выходу. Уже в дверях он обернулся и снова скорбно посмотрел на меня. Я ждал каких– то тёплых слов, но услышал безнадёжное:
– Ты хоть инструкцию прочитай.
Я по-молодецки отдал ему честь и гаркнул что есть мочи, на манер прусского солдата:
– Слушаюсь, ваше благородие!!!
Дитрих вздрогнул. Родная беспомощная улыбка озарила его лицо. И тут же погасла. Малыш снова что-то вспомнил.
– Дубина! – Дитрих с размаху швырнул в меня моими брюками, подвернувшимися ему под руку. – Посмотри на часы! Какой ты разгильдяй, Ганс!
