Так происходит в широколиственных лесах Крея, но люди, на которых укус фромга действует как слабый галлюциноген, сумели приручить этих опасных, похожих на пауков тварей, чтобы те не пожирали своих хозяев, а лишь кусали их, впрыскивая в кровь дозу наркотика…
Немногие, излечившиеся от пагубной зависимости, проводили в клиниках годы, пока к ним возвращалась память.
Естественно, его никогда не кусал фромг. Он лишь однажды сталкивался с подобной тварью, но прихотливое подсознание, имеющее свойство ассоциировать протекающие в нем процессы с определенными, полученными когда-то, а потом прочно забытыми впечатлениями, предложило именно такой образ…
Действительно, вернувшись в Башню, он едва ли помнил свою полную злоключений жизнь. Казалось, что память стерта, и сознание — это лист чистой бумаги на которой можно написать свою новую судьбу.
Ничуть.
В стремлении вспомнить самого себя и укрыться от враждебного внешнего мира он попал в ловушку.
Башня хранила множество призраков былого, и ее информационные носители постепенно отдавали ему память о прошлом, — том прошлом, от которого он когда-то бежал.
Запоздалое прозрение. Чтобы восстановить свою личность ему пришлось вновь пережить утрату близких, насытиться бесцельной юностью, познать глубинный ужас собственной смерти и последующей реинкарнации, немея от той смеси утрат, ошибок и запоздалых потуг на человечность, которыми было переполнено его последующее существование.
Чистый лист бумаги оказался исписан кривыми, не поддающимися ластику каракулями, — чем больше информации отдавала ему система исполинского кибернетического комплекса, тем страшнее, ужаснее выглядело прошлое.
Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что Судьба пронесла его как щепку, кружа в бурных водоворотах жизни, а он, поддавшись этому потоку, оказался слаб, безволен, и лишь страдания закалили его… но поздно, слишком поздно.
Заново познав прошлое, он еще сильнее захотел забвения.
Он ненавидел Башню, олицетворяющую самый мрачный отрезок его жизни, но погибнуть в третий раз, совершив добровольный акт самоубийства, равно как и воспользоваться уникальными возможностями дремлющего под маской забвения кибернетического комплекса он не хотел.
Граничащий с равнодушием конформизм поселился в душе, — отвергая прошлое, не представлял будущего, он начал медленно угасать, как догорающая свеча, оплывшая до самого основания — огонек сознания едва теплился, освещая крохотный уголок души, где затаилось истерзанное эго.
