(Ну и хватит, пожалуй.)
Она смотрит на меня. Останавливает взгляд на моем лице. Ее черные глаза не выражают ничего. И тем не менее от ее взгляда у меня кружится голова. Как будто меня накрывает черная волна, мягкая как шелк.
Я и не знал, что на свете бывает такая печаль.
И что случилось с моим голосом?
Звучит отрывистой автоматной очередью.
Чай! Чай! Чай! Чай!
Перед нами появляется призрак, принявший облик маленького мальчика с глиняной плошкой в руках.
Чаю?
Не дожидаясь ответа, он наливает из мятого металлического чайника мутную бурую бурду. Я протягиваю руку – мол, стоп, но Майя оказывается проворнее. И глазом не моргнув, она бьет мальчишку по руке. Чай выплескивается ему на грудь.
ай-яй ай-яй чай горячий чай горячий
Не такой уж и горячий! – кричу я. (Отчего голос у меня срывается, как у двенадцатилетнего?) – Убирайся! Пошел отсюда!
Мальчишка пребольно бьет меня ногой по голени и пускается наутек. Дьявол! Я не могу ступить на больную ногу. По ней как будто съездили молотком.
Я скачу на здоровой ноге, пытаясь стряхнуть боль.
Майя, нам пора, – говорю я.
Она уже двинулась наружу с рюкзаком в руке.
(И зачем Парвати прислала за мной этого придурка?)
Что? Она правда это сказала? Отлично, вот теперь мне отказывает и слух.
Вести Майю через вокзал – все равно что направлять движение дыма. Сюда. Налево. Здесь. Нет. Не здесь. Подальше. Да. Иди за мной. Далеко не отставай.
Не касайся ее, – велела мне амма. Она-то имела в виду СЕКС, но сам я сто раз подумаю, прежде чем коснуться ее руки, чтобы показать путь на переполненной людьми платформе. Если я дотронусь до нее, она убежит? Или растает в воздухе?
Люди расступаются, пропуская Майю. Мне слышно, как они шепчутся.
– Кто это? Не кто, а не пойми что. Кто-то посмеивается.
Она высокая, как мужчина. Неровно постриженные волосы торчат в разные стороны. Тонкая фигура запросто может сойти за мальчишескую, но лицо бесспорно женское.
– Это он или она?
Майя и бровью не ведет. Они для нее пустое место.
– Это же кхоти. Смазливый мальчик!
– Нет! Откуда таким взяться в Джайсалмере?
Этого-то и опасалась амма: слухов и домыслов.
Ехать она отказывается. Как ни заманивают ее, размахивая руками, голосистые рикши, она решительно проходит мимо длинного ряда повозок.
Почему не хочешь доехать?
Она закидывает за плечо рюкзак и прибавляет шагу.
Идти далеко, – говорю я. – По-настоящему далеко. И солнце всё выше. Мы в лужу пота превратимся, пока дойдем.
Она сворачивает на проспект.
