— Ближайший госпиталь в Харцизске, — успела крикнуть вдогонку Трофиму медичка.
— Ну вот как так??? Я ж говорил не расслабляться… — выговаривал Моторола бубнившему объяснения ополченцу, что был за рулем фронтового автомобиля. Енот — из опытных, донбасский — решил после отъезда командира поставить жирную точку в перестрелке с тербатовцами и отстрелять оставшуюся «муху», выскочил в проем… Там его бдительный снайпер и поймал.
— Вы чего, не слышали, что ли, как пули о бэтээровскую броню звенели? Енот решил — он прочнее, что ли? — возмущался командир, необоснованные потери его бесили. Это то, с чем он боролся в первую очередь.
Трофим вернулся часа через полтора, когда уже стемнело. Енота спасли. К Мотору вернулось настроение.
— Самый главный бой ждет меня дома! Ты ж знаешь, Трофим, я обещал Лене вернуться сегодня пораньше, — подстегнул он водителя, усаживаясь в машину.
Я занял привычное место на заднем сиденье. Кожаные кресла были липкими от крови.
— По дороге из раны хлестало только так. — Трофим протянул мне затвердевшую тряпку. — На, если хочешь, протри.
На следующий день украинский территориальный батальон «Донбасс» отступил из железнодорожного депо, мотороловцы и сомалийцы зачистили здание за пару часов. Мотороле из-за моего репортажа дома все-таки влетело. Он позвал меня в Иловайск только через неделю, когда город уже полностью освободили. И там не стреляли, почти.
«Открывай двери. Я тут», — написал Моторола жене эсэмэску в то время, когда ехал в лифте. Сообщение в считаные доли секунды преодолело расстояние в семь этажей.
Лена кинулась к издавшему сигнал телефону, она ждала мужа уже несколько часов. Обрадовалась, пошла в коридор.
Взрыв.
На этот раз до открытых дверей своей квартиры Арсен так и не добрался. Первые минуты жена командира отказывалась верить в происходящее. Она пыталась набирать мужу, телефон не работал.
Связь, бывало, и раньше пропадала. Тогда Лена звонила его охранникам и водителю с требованием: «Найдите мне Мотора». Поступила так и на этот раз. Его личник Гога тоже был вне зоны доступа.
Все ее существо отказывалось сопоставлять факты. Из эсэмэски было понятно, что он здесь, на пороге. Должен войти в открытые двери. Но запах тротила с лестничной площадки не вписывался в эту ежедневную схему.
Она не верила в его смерть тогда, не может поверить и сейчас, в день прощания с героем, на которое, по самым скромным подсчетам, пришли больше пятидесяти тысяч человек.
