— Самое обидное, — проговорил сорокалетний, посеревший от потери крови мужик, — непонятно — нас-то за что. Я даже на референдум этот не ходил, просто продолжал делать свою работу на станции, я же не на ДНР работал… — Продолжить он не смог, потому что вмиг посерел еще сильнее, видимо, и его силы были на исходе. Я не стал приставать с расспросами, ситуация ясна. Врач посолиднее, чем рядовые сотрудники (не было времени выяснять должность), с каким-то отдающим больничным запахом отчаянием сообщила статистику:
— Сто процентов ранений — осколочные, тяжелых много, больше двадцати, света нет, воду носят с колонки.
Слов поддержки в тот момент у меня не нашлось. Прогремел очередной залп «Градов», когда стало понятно, что разрывы пришлись не по нас, а по соседнему кварталу. Мы с Серегой Корнем побежали обратно, к Мотороле. Оставаться в Николаевке или выбираться отсюда в одиночку ой как не хотелось.
По дороге нас обогнала визжащая девятка, которую я заприметил еще у базы-штаба, где Моторола руководил погрузкой оружия в «буханку». Она пролетела, едва не задев Серегу, люди внутри были явно в истеричном состоянии.
— Это Лето (а может быть, Серега сказал — «Юг», я, признаюсь, тоже был уже не в себе и не запомнил точно). После того как его командира Мачете ранило еще во время одного из первых боестолкновений с нациками и его эвакуировали в славянский госпиталь, он остался старшим, но по ходу не был готов и сейчас на панике, скорей всего, они ездили, чтобы выяснить, докуда успели дойти укропы.
— Судя по их стремительности, — не удержался я, — украинские военные где-то совсем рядом.
Мы прибавили ходу, если не сказать побежали. Забегая во двор и увидев, как Моторола разговаривает с бурно жестикулирующим Летом (или Югом) — метрах в двадцати от них толпилось человек пятьдесят в обвисшем камуфляже, — я успокоился: успели, значит. Неоднородная форма бойцов, казалось, была велика многим на пару-тройку размеров. Учитывая, что в те времена ребята приезжали на передовую в том, что самим удалось раздобыть еще на гражданке, — командование обеспечивало их автоматами, патронами, сухпаем, — в остальном экипировка была делом добровольным, кто-то и в джинсах воевал. Из-за этого я сделал вывод, что ополчение, которое находилось на фронте, изрядно исхудало. Подумалось тогда, что война — это не только адреналин и пиф-паф, но и тяжелый изнуряющий труд: рытье окопов, постройка блиндажей, бег с препятствиями от железных подарков с неба, перетаскивание собственных орудий и прочая рутина. Стоящих передо мной людей она иссушила, сделала угловатыми, заострила подбородки и скулы.
