Сами изобрели маточку! Петр велел ее называть «компас». Старики наносили па маточку ветры, полветры и четвертьветры! Значит, могли и сюда дойти! Но никаких доказательств этому сейчас нет. Офицеры про маточку слышать не хотят, смеются. Поэтому молчишь, зная, что за такие рассуждения и товарищи подымут на смех. Теперь все открытия хотят сделать заново. В кругосветном, пока шли у экватора, Федор обо всем подумал.
Маточкин познакомился с японским старшинкой Аве еще вчера, узнал про жизнь его в России. Старшинка на мотив нашей плясовой спел японскую песню, разводя руками, как в хороводе, и вместе с Иосида они подпевали по-русски: «Сахар, сахар!» Знали они и камчатскую «кадрель». А на Сибирском берегу, куда Маточкин ходил еще в позапрошлом году с лейтенантом Римским-Корсаковым на винтовой шхуне, казаки, привезенные из Охотска, говорили таким же языком, как в родной деревне, где из ста домов половина Маточкиных.
Вспоминались рассказы стариков, которым смолоду Федор не верил. Бывало, по древним картам, хранившимся в доме, отец все показывал, а Федор этим картам и берестянкам никакой цены не давал.
Японцы живут на островах. Зачем бы запрещать им дальние плавания, если бы никто из них не бегал на судах далеко за моря? У нас Петр – создатель флота, прорубил окно. И Петр же запретил строить беломорским крестьянам суда старинного образца для дальнего плавания. Японцы все жалуются: моря есть, зверей много, охотиться некому, далеко плавать запрещено. Видно, и у японцев был свой Петр.
– Кинтяку! – сказал старшинка, поглядев на русских с таким видом, словно настала пора подыматься.
– Что такое «кинтяку», знаешь? – спросил японец у Маточкина.
Васька спросонья зол и тревожен. В память ему врезалась ящерица. Он прежде всего глянул, на месте ли мецке. Тот скромно сидел у фонаря, поджав ноги на своем коврике. Киселев тоже на месте, при нем.
Берзинь затягивался потуже. В свежем лице явилось что-то холодное и жесткое.
Потянул ветерок, напоминая, что с приятным бездельем пора прощаться.
«Что тут за еда, – раздумывал Дементьев, – каковы бани, хорош ли ночлег, что за люди и порядки? Идем не к теще на блины! Работа предстоит тяжкая, сторона чужая, погода мокрая. Наказания начнутся от своих же зубодеров. Усатые, нафабренные, со взлызами меж черных волос, с лысинками, с горбатыми носами, с колючками бровей или подсадистые, коротконогие, или с жердями вместо ног, в эполетах все! Набрал их Евфимий Васильевич! Как воронье! Так и смотрят, как бы наклепать матросу, на виду у японцев покрепче заехать в рыло...»
