Минут двадцать петлял по лесу, пока звуки погони не растворились в вязкой сырости весеннего леса. Пока окольным путем выходил на дорогу, понял, что ничего не испытываю по отношению к двум трупам, оставшимся лежать на мокрой земле — ни сочувствия, ни вины, ни сожаления.
Минут двадцать петлял по лесу, пока звуки погони не растворились в вязкой сырости весеннего леса. Пока окольным путем выходил на дорогу, попытался проанализировать свое состояние, так как читал, что первое совершенное убийство, так или иначе, отражается на личности убийцы, но спустя какое-то время был вынужден признать, что со мной что-то не в порядке: я не испытывал ни страха, ни стыда, ни раскаяния — абсолютно ничего.
"Если и верна истина, — думал я, выбираясь из лесу, — что к страху смерти нельзя привыкнуть, но это, похоже, не в моем случае, так как этим искусством я овладел в совершенстве, оттачивая его годами на больничной койке".
Мальчишку я нашел в состоянии тихой паники. Услышав выстрелы, он подумал, что бандиты меня убили и сейчас его ищут. Успокоив, повел его домой, при этом думая о том, что нам надо срочно менять место жительства.
Рано утром, собрав чемодан, я отдал ключ от комнаты домоправительнице и сказал, что меня не будет с неделю, объяснив это тем, что надо отвезти мальчишку его родне. Старуха равнодушно кивнула головой в черном платке, а затем, повернувшись ко мне спиной, направилась к себе.
Переселились мы с Лешкой в небольшую гостиницу, расположенную в трех минутах ходьбы от трамвайной остановки. Я заприметил ее еще в то время, когда искал жилье в этом районе, но в то время она казалась мне дорогим удовольствием. Мальчишке тоже пришелся по душе переезд. На его счет у меня были подозрения, что он не сильно поверил моим объяснениям о том, что бандиты, устроившие засаду в лесу, никакого отношения к братьям Фроскиным не имеют.
На следующее утро, вместе с Лешкой, мы отправились в полицейский участок. Павла не застали, но стоило мне объяснить дежурному, зачем мы пришли, как нас направили к сыскному агенту, который вел дело об убийстве сторожа. Это был молодой и жизнерадостный человек, лет двадцати пяти — двадцати семи. Звали его Аристархом Степановичем Волошином. Это был не только первый год его службы в полиции, но и первое дело, связанное с убийством. Услышав рассказ мальчишки, он просиял и чуть ли не бегом кинулся за экспертом и следователем. Спустя какое-то время, на двух пролетках, в сопровождении следственной бригады и полицейского в форме, мы отправились к месту, где было закопано награбленное и орудие убийцы.
