Вышли мы на стену впятером. Юра шел с нами до штурмового лагеря. Идём мы по морене, по камням, которые слетели со стены. Юра беспокоен, я пытаюсь его заверить, что мы вернёмся, если почуем неладное. На этом и расстались. Но у него было предчувствие беды. Он мне неоднократно говорил — вернись. Юра был сильным телепатом.
Остались мы под стеной, день наблюдения, день обработка. На третий день мы прошли эту стену. И, представляешь, ни один камень нас не задел. Отколы, разрушение гигантского массива идёт потихоньку. Днем оттаивает, ночью замерзает. Нам повезло.
— Вот ты рассказываешь, Володя, и я вижу знакомую картину. По кулуарам и желобам с грохотом летят камни. Огромные «чемоданы», ударяясь, образуют небольшие облачка в виде каменной пыли. Вроде как разрывы небольших мин или снарядов. Всё несется вниз по кулуару, словно зона артиллерийского обстрела. И самый сильный обстрел в середине дня.
— В середине дня мы были уже высоко. Когда поднялись на гребень, началась непогода. Фронт идёт мимо нас, грозовая облачность. Видимости нулевая. Туман. Не видно, куда уходить с гребня. Поставили в снежной мульде палатку. Вернее, вкладыш от австрийской палатки, он меньше нашей памирки. Для пяти человек тесновато. Разобрали железо. Я попросил Коровкина и Башкирова не раздеваться на тот случай, если растянет облака и сможем увидеть спуск на ледник.
Устроились в палатке. И здесь опять сыграла роль моя судьба. Ещё раз убеждаюсь, что от своей судьбы никуда не уйдёшь. Я всегда спал в палатке слева, с краю. Это было мое место, хотя и не самое лучшее. Все это знали. А тут, поскольку было очень тесно, я и Зыбин, как самые крупные, легли головой внутрь палатки, а остальные «валетом» головой к выходу. Олег Коровкин лёг на моё обычное место — слева с краю. Мы дали вечернюю связь, сказали, что прошли стену. С нами всё в порядке, не можем пока спускаться из-за отсутствия видимости.
В два часа ночи я вдруг просыпаюсь и вижу, между мной и Зыбиным висит шар фосфорического цвета размером с теннисный мяч, который вдруг зажил своей жизнью. Не знаю в какой последовательности он работал, но отметины оставил на каждом. Помню крики то с одной, то с другой стороны. Потом меня оглушил сильный разряд и ожог. Дальше — больше. Что происходит, не пойму. Сознание мерцает - то возвращается, то уходит. Сколько это длилось, не могу себе представить, да и никто не знает. Шаровая молния вела себя непонятно. Ткань (материал) не трогала. На моём спальном мешке она оставила отверстие диаметром сантиметра полтора — небольшая дырочка. А поражено было почти всё бедро. И палатка осталась цела. Слышал я только треск.
