А она руками машет: иди, мол, к своей, там сказки рассказывай.
Я хотел тебя, как свидетеля, привести, чтобы ты ей объяснила, что у нас с тобой, кроме вибрационного, или какого другого романа, ничего не было и не будет. И пусть она успокоится, иначе работа не сдвинется с места.
– Ну уж нет, – сказала Белла, отпивая вкусное вино. – Участвовать в твоей личной жизни я не намерена, усмиряй ее сам.
– Ты так просто от меня не отделаешься, – пригрозил Фима, – вот возьму и переселюсь в тебя для завершения эксперимента.
– Не переселишься, ты просто попал в женский капкан. Это, как ты верно заметил, издержки производства, вот и избавляйся от них.
* * *
Произошло, тем не менее, нечто невероятное. Закончив разговор с Немуйчиком, Белла пришла домой и сразу легла спать. Если бы она этого не сделала, то заснула бы просто на ходу.
На ватных ногах, едва добравшись до дивана, рухнула в одежде, тут же провалившись в замечательно приятный сон. О чем это был сон, она потом, как ни старалась, вспомнить не могла.
Проснулась среди ночи, пошла закрывать дверь, показалось, там кто-то ходит.
Просыпаясь, она всегда чувствовала себя не в своей тарелке, приходилось тратить несколько минут на небольшую зарядку с растиранием ушей, головы и позвоночника, чтобы привести себя в порядок.
А здесь она проснулась в движении, словно продолжала начатое – сразу направилась к двери.
Дверь была открытой, но за ней никого.
Страх от того, что она могла там найти маньяка или еще кого пострашней, пришел позже, когда она уселась в кресло и затряслась мелкой дрожью, словно к ней подключили электричество.
Что-то нехорошее творилось с ее вибрациями. И тут она вспомнила об угрозе Немуйчика, не его ли это проделки?
Она с Демидовым явно недооценили этого человека. Он развил свой вибрационный аппарат до такой степени, что мог влиять на других.
Угроза его была не беспочвенной. Но что имелось в виду? Может, он хотел внушить ей вибрации страха?
Это были самые скверные вибрации, миллионы людей страдали от них, часто именно эти вибрации принуждали человека кончать жизнь самоубийством.
Человек начинал бояться всего – идти в туалет, принимать пищу. Внушал себе, что ночью захлебнется собственной слюной…
Страх развивал воображение, рисовал жизнь, как сонм страданий, убеждал в бесполезности борьбы, впереди ведь ничего радостного – болезни и смерть.
Тьма плотно накрывала живое существо, отбирала свет. Человек, в конце концов, принимал решение, лучше не жить, чем жить так.
