— Сначала ты должна послушаться, — ответил он. — Сейчас мы будем завтракать.
Он набрал ложку овсянки и поднял её, удерживая перед моим лицом. Паника захватила меня в тиски. Я не хотела, чтобы так оставалось всю мою оставшуюся жизнь. Не хотела быть домашним питомцем.
— Пожалуйста, — попросила я. — Это больно…
Его рука хлестнула по моей щеке так внезапно, что боль от шлепка пришла гораздо быстрее, чем я осознала, что он поднял на меня руку. Ложка со стуком упала в миску. Щёку опалило жаром, а волна панического гнева взвилась ввысь, перекрывая горло.
— Сначала повинуйся, котёнок, — приказал он, вновь поднимая ложку. — Вот тогда мы поторгуемся.
Я открыто уставилась на ложку, будучи не в силах рассуждать здраво из-за столь яростно кипящей внутри ненависти. Мне были известны лишь боль и голод, и я не хотела находиться здесь, не хотела, чтобы он меня кормил.
— Нет, — ответила я.
Он схватил меня за подбородок и вскинул его, обхватив мой рот так, что губы сморщились.
— Кушай, котёнок, — произнёс он, поднося ложку к моим губам.
— Нет!
Не сегодня. Сегодня я не буду его питомцем. Резко дёрнув голову в сторону, я лягнула. Миска опрокинулась, разбрызгивая всюду овсянку.
Прежде чем я успела насладиться результатом своего бунта, его рука очутилась у меня подмышкой и уволокла меня к стене. Я взвизгнула, когда он пихнул меня к ней и прижал к губам ложку.
— Остановись, — прошептала я.
Мои ноги задрожали и затряслись от паники.
— Подчинись, — произнёс он сквозь стиснутые зубы.
— Остановись, — воскликнула я. — Отпусти меня!
— Ты знаешь, что я не могу, котёнок, — ответил он.
Затем зачерпнул большим пальцем кашу с ложки и пихнул его мне в рот. Палец уткнулся мне в зубы, а овсянка закапала на губы.
— Прекрати! — зарыдала я. — Пожалуйста, остановись.
И всё же он не остановился. Швырнув ложку в сторону, он задрал мою голову. Сначала я подумала, что он заставит меня съесть больше, но вдруг его губы обрушились на мои.
Поцелуй украл дыхание, а его масса выдавила весь воздух из моих лёгких. Тело горело от боли, и я завертелась под ним, но он крепко держал меня. Те чувства, которые мои лекарства бы оборвали, хлынули в состоянии повышенной готовности.
Так отвечало на поцелуй предательское тело. Как и в первый раз, я прижалась губами к его. Огонь в теле теперь был не просто болью, а болезненной жаждой. Когда он, языком обведя контур губ, углубил поцелуй, я выгнула спину, отчаянно пытаясь убедить себя в том, что не хочу в этом участвовать.
