— О, нет, — ответил Гейб. — Я не верю в пушки. Вот, — он поднёс вилку с курицей мне под нос. — Покушай.
Живот заурчал. Даже с ужасным напоминанием, коим служил запах мяса, я была голодна. Я не ела с тех пор как… Ну, с обеда накануне. Нехотя я открыла рот. Его глаза пристально следили за моими губами, не опуская с них взгляда, даже когда я принялась пережёвывать холодную курицу. Аппетит вернулся сразу же после первого укуса.
— Почему нет? — проглотив, осведомилась я у него.
— Что «почему нет»?
— Почему ты не веришь в пушки? — спросила я.
Он предложил мне ещё одну вилку с едой, и я её приняла.
— Если ты стреляешь в кого-то с достаточно дальнего расстояния, ты не сможешь сказать наверняка, умер ли он. Ты даже не увидишь, как он умирает. Даже не увидишь, что наделал. Это стерильно и безвкусно. Это не убийство, если оно происходит не вблизи. Ты упускаешь самые лучшие части.
Я почти подавилась кусочком еды, но сумела проглотить.
Он продолжил кормить меня маленькими порциями картофельного пюре, фасолью и курицей. Хоть это были и холодные объедки, я никогда не пробовала ничего столь же вкусного. В то время как его слова заставили меня дрожать, его действия, напротив, подсказали мне, что он меня не убьёт. Нет, он поступит хуже. Но, возможно, я сумею сбежать.
Он вздохнул, наблюдая за тем, как я заканчиваю пережёвывать.
— Пушки делают смерть бесчеловечной, — ответил он.
— Можешь ли ты назвать себя человеком? — спросила я с тонкой гранью горечи, прорывающейся в голосе.
— Конечно, я человек. Человек — вид биологический. Но я негуманный, вот и всё. Нечеловечный.
Его глаза, казалось, поменяли цвет, пока он говорил. Сероватые оттенки зелёного и синего кружили по всей поверхности, но всё никак не проникали в глубину.
— Тогда кто ты?
Он пожал плечами:
— Личность. Персонаж на странице, включающий в себя такие же составляющие, как и острие ножа. Я убиваю, вот и всё. Вот что я такое. Нож.
— Ничего больше?
Мне хотелось заглянуть за маску, которую он надел. Я была уверена, что за ней он скрывал большее, что-то большее, чем то, что он давал мне. Нечто, что я могла бы использовать, чтобы всколыхнуть в нём чувство вины, нечто, что я могла бы использовать, чтобы соблазнить его.
— Что ты хочешь мне сказать, котёнок?
— Не знаю. Хоть что-то. Что угодно. Или ты всегда был только серийным убийцей?
— Я многое делал. Врач, целитель.
Я поперхнулась, а он рассмеялся над моей реакцией.
— Да, целитель. Сейчас, правда, я не просто зашиваю раны. Я останавливаю кровотечение из раны прежде, чем оно начнётся.
