— Смѣлѣй, смѣлѣй! — покрикиваетъ онъ каждую минуту Бонпару. — Прежде всего, хладнокровіе!…
Такъ офицеръ во время сраженія отгоняетъ отъ себя забирающій его страхъ, махая саблей и врича своимъ солдатамъ:
— Впередъ!… Не всякая пуля попадаетъ!…
Наконецъ, они добрались до конца страшной трещины. Отсюда до станціи нѣтъ уже никакихъ серьезныхъ препятствій. Но сильный вѣтеръ ослѣпляетъ ихъ снѣжною метелью; дальше идтя нельзя, не рискуя заблудиться.
— Остановимся на минуту, — говоритъ Тартаренъ. Огромная ледяная глыба даетъ имъ пріютъ въ углубленіи, находящемся у ея подошвы. Они залѣзаютъ въ него, укладываются на одѣялѣ, подбитомъ каучукомъ, и раскупориваютъ баклажку съ ромомъ, единственный припасъ, оставленный имъ проводниками. Изъ нея пріятели почеринули немного тепла и благополучнаго настроенія. А тѣмъ временемъ удары кирки слышались все дальше и выше и свидѣтельствовали объ успѣшномъ ходѣ экспедиціи. Въ сердцѣ Тартарена они возбуждали нѣчто вродѣ сожалѣнія о томъ, что онъ не пошелъ до вершины Монъ-Блана.
— Кто же узнаетъ объ этомъ? — нахально возражаетъ Бонпаръ. — Носильщики захватили съ собою знамя; въ Шамуни подумаютъ, что и мы тамъ.
— Это правда, честь Тараскона спасена, — закончилъ Тартаренъ убѣжденнымъ тономъ.
А непогода становилась все сильнѣе; вѣтеръ перешелъ въ бурю, снѣгъ летѣлъ клубами. Друзья молчали подъ гнетомъ самыхъ мрачныхъ думъ; имъ вспоминались кладбищенская витрина старика, его печальные разсказы, легенда объ американскомъ туристѣ, погибшемъ отъ холода и голода и найденномъ съ записною книжкой въ судорожно сжатой рукѣ. Въ эту книжку онъ записалъ всѣ пережитыя имъ тревоги и муки до потери сознанія, лишившей его возможности подписать свое имя.
— Есть у васъ записная книжка, Гонзагъ?
Бонпаръ безъ объясненія понимаетъ, въ чемъ дѣло.
— Записная книжка… Что же вы думаете, что я такъ и стану тутъ умирать, какъ тотъ англичанинъ?… Идемъ скорѣй, вылѣзайте.
— Невозможно… Съ перваго же шага насъ снесетъ, какъ солому, сброситъ въ пропасть.
— Въ такомъ случаѣ, надо звать. Старикъ трактирщикъ не далеко…
Бонпаръ на колѣняхъ высунулъ голову изъ-подъ ледяной глыбы и въ позѣ ревущей на пастбищѣ скотины завопилъ изъ всѣхъ силъ:
— Помогите, поногите! Сюда…
— Караулъ! — подхватилъ Тартаренъ такимъ голосомъ, что нависшая надъ нимъ ледяная глыба дрогнула.
Бонпаръ схватилъ его за руку.
— Несчастный!… Глыба-то!…
Еще одинъ звукъ и вся масса скопившагося льда обрушилась бы на ихъ головы. И вотъ они лежатъ, не смѣя шевельвуться, затаивши дыханіе, охваченные ужасомъ передъ окружающимъ ихъ безмолвіемъ смерти, среди котораго вдругъ пронесся далекій раскатъ, который все приближался, все росъ и, наконецъ, замеръ гдѣ-то далеко подъ землею.
