Вершина гребня сверкала тонкою линіей между двумя пропастями. А Тартаренъ идетъ себѣ, какъ ни въ чемъ не бывало, страха — ни-ни! Только легкимъ морозцемъ пробѣгаютъ мурашки по тѣлу, какъ у новичка, посвящаемаго въ масоны, при первыхъ испытаніяхъ. Онъ аккуратно ступалъ въ вырубки, сдѣланныя переднимъ проводникомъ, дѣлалъ точь-въ-точь то же, что дѣлалъ тотъ, и такъ же спокойно, какъ въ своемъ садикѣ съ боабабомъ, когда онъ упражнялся въ хожденіи по закраинѣ бассейна, къ великому ужасу плававшихъ тамъ красныхъ рыбокъ. Въ одномъ мѣстѣ гребень сталъ такъ узокъ, что пришлось сѣсть на него верхомъ. Въ то время, какъ они медленно подвигались такимъ образомъ, вправо отъ нихъ и нѣсколько ниже загрохоталъ какой-то оглушительный взрывъ.
— Лавина! — проговорилъ Инебнитъ и замеръ безъ движенія на все время, пока длились раскаты, подобные грому, много разъ повторяемые горнымъ эхо. Но вотъ смолкъ послѣдній гулъ, и опять невозмутимая тишина покрыла все, какъ могильнымъ саваномъ.
Гребень былъ пройденъ. Путники вступили на довольно пологую равнину еще не заледенѣлаго снѣга, казавшуюся безконечною. Они взбирались уже болѣе часа времени, когда тонкая розоватая линія начала обозначать вершины горъ высоно, высоко надъ ихъ головами. То была предвѣстница утра. Какъ истый южанинъ, врагъ сумрака, Тартаренъ привѣтствовалъ разсвѣтъ радостною пѣснью:
"Grand souleu de la Provenèo
Gai compaire dou raistrau…"
Сильное подергиваніе веревки спереди и сзади прервало неоконченный куплетъ.
— Тши… Тшши!…- унималъ пѣвца Инебнитъ, показывая киркою на грозную линію громадныхъ, нависшихъ снѣговъ, готовыхъ рухнуть отъ малѣйшаго сотрясенія воздуха. Но тарасконецъ отлично зналъ, въ чемъ суть дѣла; его не проведешь и не собьешь на пустякахъ, и онъ еще громче запѣлъ:
"Tu du'escoulès la Duranèo
Gommo un flot dé vin de Crau".
Проводники поняли, что имъ не унять отчаяннаго пѣвуна, и сдѣлали большой обходъ подальше отъ нависшихъ снѣговъ, но скоро были остановлены огромною разсѣлиной, въ неизмѣримую глубину которой уже начинали проникать первые лучи разсвѣта. Черезъ трещину перекидывался такъ называемый "снѣговой мостъ", такой тонкій и хрупкій, что при первомъ же шагѣ разсыпался цѣлымъ облакомъ снѣговой лыли, увлекая съ собою перваго проводника и Тартарена, привязанныхъ одною веревкой въ Рудольфу Кауфману, заднему проводнику. Ему-то и пришлосъ одному сдерживать упавшихъ, ухватившись изъ всѣхъ силъ за глубоко воткнутую въ снѣгъ кирку. Но сдержать надъ пропастью онъ еще кое-какъ могъ, вытащить же обоихъ у него не хватало силъ. Стиснувши зубы, онъ чуть не припалъ къ землѣ, застывши безъ движенія, и не могъ видѣть того, что дѣлается въ разсѣлинѣ.
