— Boufre! — стоналъ Бравида.
Экскурбанье рычалъ:
— Outre!…
Самъ кроткій Паскалонъ чуть ли не готовъ былъ ругнуться. Но вотъ проводникъ махнулъ рукой, давая имъ знакъ молчать и не двигаться.
— Съ оружіемъ въ рукахъ не разговариваютъ, — строго проговорилъ Тартаренъ изъ Тараскона, упуская изъ вида, что оружіето было только у него въ рукахъ.
Всѣ остановились и затаили дыханіе. Вдругъ Паскалонъ крикнулъ:
— Э, серна… вонъ, э!…
Въ ста метрахъ надъ ними, на краю скалы, дѣйствительно стояла серна съ прямыми рожками, точно выточенная изъ сѣраго дерева, и смотрѣла на нихъ безъ малѣйшихъ признаковъ страха. Тартаренъ, по своему обыкновенію, не спѣша, поднялъ ружье, прицѣлился… Серна исчезла.
— Это все вы, — обратился Бравида къ Паскалону. — Вы зачѣмъ свиснули?… Вотъ и спугнули.
— Я?… Я не свисталъ.
— Такъ это Спиридонъ.
— И не думалъ.
Между тѣмъ, всѣ явственно слышали рѣзкій и продолжительный свистъ. Президентъ прекратилъ пререканіе, разъяснивши, что серны, при видѣ опасности, издаютъ рѣзкій свистъ ноздрями. Дока этотъ Тартаренъ, знатокъ до тонкости охоты за дикими козами, да и всѣхъ другихъ охотъ. По зову проводника, они снова пустились въ путь. Подъемъ становился все труднѣе, скалы все круче и обрывистѣе. Тартаренъ шелъ передомъ, оборачиваясь безпрестанно назадъ, чтобы помочь делегатамъ, протянуть имъ руку или свой карабинъ.
— Руку, руку, пожалуйста, — просилъ добрякъ Бравида, очень боявшійся заряженныхъ ружей.
Проводникъ подалъ опять знакъ, путники опять остановились, глядя по верхамъ.
— Мнѣ капля дождя на носъ капнула, — проговорилъ капитанъ тревожно.
Въ то же время послышался глухой раскатъ грома, заглушенный отчаяннымъ воплемъ Экскурбанье:
— Береги, береги, Тартаренъ!
Серна проскочила близехонько отъ нихъ, но только мелькнула, перепрыгнувъ рытвину такъ быстро, что Тартаренъ не успѣлъ приложиться. Быстрота прыжка не помѣшала имъ, однако же, разслышать продолжительный свистъ ея ноздрей.
— Ну, да я же до тебя, все-таки, доберусь! — сказалъ президентъ, но делегаты начали протестовать. Экскурбанье даже обозлился и спросилъ его, не поклялся ли онъ ихъ доканать насмерть.
— До-орого-ой мой! — замычалъ Паскалонъ. — Я слыхалъ, будто серна, доведенная до отчаянія, кидается на охотника и становится опасною.
— Такъ не станемъ доводить ее до отчаянія, — проговорилъ Бравида, грозно надвигая фуражку.
Тартаренъ назвалъ ихъ мокрыми курицами. И вдругъ, въ самый разгаръ ссоры, ихъ скрылъ другъ отъ друга сплошной теплый ливень, сквозь который они напрасно искали другъ друга и перекликались.
