— Позвольте, занятъ.
Сидящая рядомъ молодая дѣвушка, лица которой онъ не видалъ, сказала, не поднимая головы:
— Это мѣсто свободно. Мой братъ болѣнъ и не придетъ сегодня.
— Болѣнъ?… — переспросилъ альпинистъ участливо, — болѣнъ? Не опасно, надѣюсь?
Въ его говорѣ рѣзко выдавалось южное произношеніе, и это, повидимому, не понравилось бѣлокурой дѣвушкѣ, такъ какъ она ничего не отвѣтила и только окивула сосѣда ледянымъ взглядомъ темно-синихъ глазъ. Не особенно расположеннымъ къ любезности казался и сосѣдъ справа, итальянскій теноръ, здоровенный малый съ низкимъ лбомъ, масляными глазами и усами шиломъ, которые онъ сердито закручивалъ съ того момента, какъ альпинистъ сѣлъ между нимъ и дѣвушкой. Но нашъ добрякъ не любилъ ѣсть молча, считалъ это вреднымъ для здоровья.
— Эге! Славныя запонки! — громко, но какъ бы самъ съ собою, проговорилъ онъ, разглядывая рукава итальянца. — Музыкальныя ноты, врѣзанныя въ яшму… чудесно, превосходно!
Его громкій, металлическій голосъ одиноко раздавался по залѣ, не находя отклика.
— Вы, навѣрное, пѣвецъ? Да?
— Non capisco… — пробурчалъ себѣ подъ носъ итальянецъ.
Альпинистъ притихъ на минуту, рѣшившись ѣсть молча; но куски становились ему поперегъ горла. Наконецъ, когда сидящій противъ него австро-венгерскій дипломатъ потянулся дрожащею отъ старости рукой за горчишницей, онъ предупредительно подвинулъ ее съ словами:
— Къ вашимъ услугамъ, господинъ баронъ…
Онъ слышалъ, что такъ титуловали дипломата.
Къ несчастью, бѣдняга фонъ-Штольцъ сохранилъ только хитрую и тонкую физіономію, выработанную дипломатическою китайщиной, но давнымъ-давно растерялъ способности говорить и думать и теперь путешествовалъ по горамъ въ надеждѣ ихъ какъ-нибудь разыскать. Онъ широко открылъ выцвѣтшіе глаза, всмотрѣлся въ незнакомое лицо и опять закрылъ ихъ. Десятокъ заслуженныхъ дипломатовъ такой интеллектуальной силы упорными совмѣстными стараніями едва ли бы въ состояніи были выработать формулу обычной благодарности.
При этой новой неудачѣ лицо альпиниста приняло отчаянно-свирѣпое выраженіе; а по стремительности движенія, съ какимъ онъ схватилъ бутылку, можно было подумать, что вотъ-вотъ онъ сейчасъ пуститъ ею въ опустѣлую голову барона и прикончитъ на мѣстѣ заслуженнаго австро-венгерскаго дипломата. Ничуть не бывало! Онъ просто предложилъ пить своей сосѣдкѣ, которая даже не слыхала его словъ, занятая разговоромъ въ полголоса съ двумя молодыми людьми, сидящими рядомъ съ нею. Она наклонялась къ нимъ и оживленно говорила что-то на незнакомомъ языкѣ. Видны были только блестящіе завитки бѣлокурыхъ волосъ. вздрагивавшіе вокругъ маленькаго, прозрачнаго розоваго ушка. Кто она: полька, русская, шведка? — во всякомъ случаѣ сѣверянка. И южанину сама собою пришла на память хорошенькая провансальская пѣсенка; не долго думая, онъ спокойно началъ напѣвать:
