Тартарен на Альпах | страница 25



«Любимое дерево — боабабъ.

„Запахъ — пороха.

„Писатель — Фениморъ Куперъ.

"Чѣмъ бы хотѣлъ быть? — Вильгельмомъ Телемъ".

Все общество въ аптекѣ единогласно восклицало: "Это Тартаренъ!"

Какимъ же счастьемъ забилось его сердце, и какъ сильно оно забилось передъ часовней, воздвигнутою на вѣчную память о благодарности цѣлаго народа! Восторженному тарасконцу уже представлялось, что вотъ-вотъ сейчасъ самъ Вильгельмъ Тель съ лукомъ и стрѣлами въ рукахъ отворитъ ему дверь.

— Войти нельзя… я работаю… сегодня не пріемный день… — раздался изнутри громкій голосъ, усиленный еще резонансомъ свода.

— Monsieur Астье-Рею, членъ французской академіи…

— Herr докторъ-профессоръ Шванталеръ…

— Тартаренъ изъ Тараскона!…

Въ стрѣльчатомъ окнѣ надъ порталомъ показался художникъ въ блузѣ и съ палитрой въ рукахъ.

— Мой famulus [5] идетъ отпирать вамъ, господа, — сказалъ онъ почтительнымъ тономъ.

"То-то… иначе и быть не могло, — подумалъ Тартаренъ. — Мнѣ стоило только сказать свое имя…"

Тѣмъ не менѣе, онъ, изъ деликатности, уступилъ дорогу и вошелъ послѣднимъ.

Художникъ, красивый, рослый малый съ цѣлою гривой золотистыхъ волосъ, придававшихъ ему видъ артиста эпохи Возрожденія, встрѣтилъ ихъ на приставной лѣстницѣ, ведущей на подмостки, устроенные для расписыванія верхняго яруса часовни. Фрески, изображающія главные эпизоды изъ жизни Вильгельма Теля, были уже окончены, кромѣ одного, воспроизводящаго сцену съ яблокомъ на площади Альторфа. Надъ нею еще работалъ художникъ, причемъ его "фамулусъ", — какъ онъ выговаривалъ, — съ прическою херувима, съ голыми ногами и въ средневѣковомъ костюмѣ, позировалъ для фигуры сына Вильгельма Теля.

Всѣ архаическія личности, написанныя на стѣнахъ, пестрѣющія красными, зелеными, желтыми, голубыми костюмами, изображенныя больше чѣмъ въ натуральную величину, въ тѣсномъ пространствѣ старинныхъ стрѣльчатыхъ очертаній постройки, и разсчитанныя на то, чтобы зритель видѣлъ ихъ снизу, вблизи производили на присутствующихъ довольно плачевное впечатлѣніе; но посѣтители пришли съ тѣмъ, чтобы восхищаться, и, разумѣется, восхищались. Съ тому же, никто изъ нихъ ровно ничего не понималъ въ живописи.

— Я нахожу это необычайно характернымъ, — торжественно заявилъ Астье-Рею, стоя съ дорожнымъ мѣшкомъ въ рукахъ.

Чтобы не отстать отъ француза, и Шванталеръ, съ складнымъ стуломъ подъ мышкой, продекламировалъ два стиха Шиллера, изъ которыхъ добрая половина увязла въ его шершавой бородѣ. Дамы, въ свою очередь, начали восторгаться, и съ минуту подъ стариннымъ сводомъ только и было слышно: