— Ба!… Ну, признаюсь… Вотъ такъ нахалъ! Вретъ какъ по писанному, — проговорилъ про себя Тартаренъ. — А, вѣдь, голосъ-то какъ будто знакомый, — добавиглъ онъ, подумавши съ секунду.
Въ особенности ему знакомъ былъ южный акцентъ, распознать который такъ же легко, какъ запахъ чеснока. Холодъ, однако, давалъ себя знать не на шутку, и скоро на закутанной снѣжнымъ саваномъ и густымъ туманомъ площадкѣ не осталось никого, кромѣ Тартарена да старика, продолжавшаго уныло и безцѣльно гудѣть въ свой огромный рогъ. На его тирольской шляпѣ, какъ на фуражкахъ всей ярислуги отеля, красовалась надпись золочеными буквами: Regina montium. Тартаренъ подошелъ къ нему дать на водку, какъ дѣлали другіе туристы.
— Пойдемъ-ка спать, старина, — сказалъ онъ, похлопывая старика по плечу съ своею обычною тарасконскою фамильярностью. — И здорово только у васъ врутъ тутъ насчетъ солнцато!
А старикъ, не отрываясь отъ уродливой трубы, все выводилъ свои три неизмѣнно унылыя ноты и посмѣивался про себя.
За обѣдомъ Тартарена ждало новое разочарованіе; рядомъ съ нимъ на мѣстѣ хорошенькой блондинки, «Амуромъ завитой въ кудри золотыя», сидѣла старая англичанка съ индюшечьей шеей и въ длинныхъ локонахъ. Кто-то по близости говорилъ, что молодая дѣвушка и ея спутники уѣхали съ однимъ изъ первыхъ утреннихъ поѣздовъ.
— Cré nom! вотъ такъ незадача… — громко проговорилъ итальянскій теноръ, такъ рѣзко заявившій Тартарену наканунѣ, что не понимаетъ по-французки. Должно быть, за ночь выучился! Теноръ вскочилъ, бросилъ салфетку и выбѣжалъ вонъ, оставляя нашего тарасконца въ полномъ недоумѣніи. Кромѣ его, изъ вчерашняго общества не было уже ни души. Такъ всегда въ отелѣ Риги-Кульмъ, гдѣ никто не остается дольше сутокъ. Не мѣняется только внѣшній видъ да соусники, красующіебя на столѣ и раздѣляющіе общество на два враждебные лагеря. На этотъ разъ численный перевѣсъ былъ на сторонѣ «рисовыхъ», и «черносливные», — какъ говорится, — «обрѣтались не въ авантажѣ».
Не приставая ни къ тѣмъ, ни къ другимъ, Тартаренъ не дождался момента явнаго заявленія принадлежности къ опредѣленному лагерю. ушелъ въ свою комнату, спросилъ счетъ и собрался въ дальнѣйшій путь. Довольно… въ другой разъ его уже не заманятъ на эту Regina montium съ ея табль-д'отомъ глухо-нѣмыхъ. Какъ только онъ опять снарядился во всю свою сбрую и взялъ въ руки кирку, такъ съ новою силой его охватила страсть къ восхожденіямъ, но только — къ настоящимъ «восхожденіямъ», на настоящія горы, на которыхъ нѣтъ ни подъемныхъ машинъ, ни фотографій на вершинахъ. Его затруднялъ лишь выборъ между болѣе высокимъ Финстераархорномъ и болѣе знаменитою Юнгфрау, дѣвственное имя которой невольно приводило ему на память бѣлокурую застольную сосѣдку.
