Но какъ бы ни былъ удивленъ нашъ альпинистъ, обыватели отеля были удивлены еще болѣе его появленіемъ, и когда онъ вошелъ въ огромную прихожую, толпы любопытныхъ высыпали изъ всѣхъ залъ: мужчины съ билліардными кіями и съ газетами въ рукахъ, дамы съ работою или книгою, а тамъ выше и выше, со всѣхъ площадокъ лѣстницы, свѣшивались сотни головъ.
Пришедшій заговорилъ громко, на всю прихожую, густымъ «южнымъ» басомъ, напоминавшимъ звукъ литавръ:
— Ну, погодка!… Будь она проклята!
Чутъ не задыхаясь, онъ снялъ фуражку и очки. Яркій свѣтъ газа, тепло колориферовъ, великолѣпіе обстановки, швейцары въ галунахъ и въ адмиральскихъ фуражкахъ съ золотыми буквами Regina montium, бѣлые галстухи метръ д'отелей, цѣлый батальонъ швейцаровъ въ національныхъ костюмахъ, — все это ошеломило его на секунду, но только на одну секунду, не больше. Онъ почувствовалъ, что на него смотрятъ, и тотчасъ же пріободрился, какъ актеръ передъ полнымъ театромъ.
— Чѣмъ могу служить? — съ неподражаемымъ достоинствомъ спросилъ управляющій, шикарнѣйшій изъ управляющихъ, въ полосатой жакеткѣ и съ шелковистыми баками, ни дать, ни взять дамскій портной.
Альпинистъ ни капельки не смутился, спросилъ комнату, «маленькую, удобную комнатку», и вообще держалъ себя съ величественнымъ управляющимъ совсѣмъ запросто, какъ со старымъ школьнымъ товарищемъ. Онъ даже чуть-чуть не разсердился, когда къ нему подошла бернская служанка, въ золотомъ нагрудникѣ и вздутыхъ тюлевыхъ рукавахъ, и спросила, не угодно ли ему отправиться наверхъ на подъемной машинѣ. Предложеніе совершить преступленіе не могло бы привести его въ большее негодованіе.
— На подъемной машинѣ!… Да чтобъ я… я!…- но онъ сейчасъ же смягчился и дружескимъ тономъ сказалъ швейцаркѣ:
— Pedibusse eut jambisse, моя хорошенькая кошечка… — и гордо пошелъ за служанкою по лѣстницѣ.
По всему отелю, на всѣхъ языкахъ цивилизованнаго міра, пронесся одинъ и тотъ же вопросъ: «Это еще что же такое?…» Но вотъ раздался второй звонокъ къ обѣду, и всѣ забыли объ удивительномъ господинѣ.
Любопытная вещь — столовая въ отелѣ Риги-Кульмъ.
Середина громаднаго стола подковой на шестьсотъ приборовъ занята живыми растеніями, съ которыми чередуются компотныя блюда, одни — съ рисомъ, другія — съ черносливомъ; въ ихъ то свѣтломъ, то темномъ сыропѣ отражаются тысячи огней и залоченыя вычуры лѣпнаго потолка. Какъ и за всѣми швейцарскими табль-д'отами, рисъ и черносливъ дѣлятъ обѣдающихъ на два враждебные лагеря. По взглядамъ, полнымъ ненависти или благожеланія, съ которыми каждый посматриваетъ на эти дессертныя блюда, можно уже заранѣе опредѣлить, кто принадлежитъ къ какому лагерю. «Рисовые» отличаются худобой и блѣдностью, «черносливцы» — полнокровнымъ румянцемъ толстыхъ щекъ.
