Вспоминая этот разговор, Грасарий Корстак снова усмехнулся. Он ехал рядом с сыном и, наклонившись к нему, тихо заговорил:
– Сегодня вечером ты выберешь свой приз. И это будет Осмила.
Динарий, едва отошедший от бешеной скачки, резко повернул к нему побледневшее лицо:
– Но…
– Никаких «но»! Подождёт твоя Солита! Мала ещё сиськами трясти перед мужиками! Придёт и её время. Как только мы займём трон, я обещаю тебе… слышишь, обещаю, что Солита станет твоей! – Грасарий на мгновение замолк и твёрдо посмотрел на сына. – А сегодня – Осмила!
Вечером охотников ждал настоящий пир. Кухарки и повара расстарались, и столы ломились от еды. Кухарка Главного сигурна даже умудрилась напечь вкуснейших кукурузных лепешек, которые были чудо как хороши с нежным печёночным паштетом и острым густым соусом из чеснока и запечённого перца.
Дамы, правда, этот соус старались обходить стороной в надежде, что именно им придётся сегодня целоваться с победителем. Чем вызывали ехидные замечания собравшихся мужчин, явно отдающих предпочтение пахучему, обжигающему рот блюду.
Когда выпито было уже достаточно, чтобы крепкое вино развязало языки, в дальнем конце шатра поднялся на ноги Арис Морисар, старший сын и наследник лангракса Митракии, и, откровенно пошатываясь, закричал:
– Досточтимый Грасарий! Народ уже созрел для главного зрелища сегодняшнего вечера…
Молодой голос из другого угла бесцеремонно перебил Ариса, старавшегося бурной жестикуляцией поддержать свой явно заплетающийся язык:
– Неужели это будет твой знаменитый танец с раздеванием, Арис?
Шатёр содрогнулся от хохота. Большинство присутствующих здесь прекрасно помнили, как в прошлом году, под конец празднования дня рождения Повелителя, Арис влез на помост и, разогнав кривлявшихся там шутов, начал под звуки бубнов и визг флейт дико топать, срывая с себя одежду.
Сунувшиеся было стащить его прислужники полетели в разные стороны с расквашенными носами. Палий дико хохотал, утирая выступившие слёзы и с удовольствием наблюдая, как Золотые Мечи волокут к двери оставшегося в одних носках Ариса, горланившего неприличную песенку.
Морисар запнулся на полуслове и, сделав удивлённо-возмущённую мину, рухнул на свой стул. Когда хохот в шатре немного стих, всё тот же молодой голос выкрикнул:
– А правда, господин Грасарий! Когда ваш сынок заберёт наконец-то свой приз? Мы уже просто умираем от любопытства!
Его поддержали другие голоса, и вскоре уже весь шатёр гудел. Грасарий повернул голову и ободряюще взглянул на сидевшего с опущенной головой сына:
