– Тащи-ка их в сарай, Вурд! Проводи дорогих гостей с надлежащими почестями. А вас прошу в дом. Ты, Морда, как всегда, успел вовремя – торги должны пройти за неделю до Верхушки зимы.
Пленников вытащили из лодки и повели на задний двор. Вурд погремел ключами и отпёр замок на тяжёлой окованной двери низкого каменного сарая. С парней сняли верёвки и втолкнули внутрь, где на них глянули три пары испуганных глаз.
Парень в углу внезапно сел и, протяжно застонав, схватился за голову. Ник приподнялся и тихонько окликнул раненого:
– Что, очень плохо?
Парень ненадолго притих, а потом хрипло выдавил, скрипнув зубами:
– Болит сильно… и мутит… у-у, твари поганые…
– Ты прилёг бы. – Никита вспомнил, как однажды упал и сильно ударился головой. Его тоже тошнило, и вызванный доктор строго настрого запретил ему вставать, прописав постельный режим. Внутри что-то сжалось – как же давно это было… И было ли?
Парень продолжал сидеть, обхватив голову руками. Постепенно стоны перешли в негромкие всхлипывания. Его тело сотрясала крупная дрожь – в сарае было очень холодно. Из угла, где спали брат с сестрой, поднялась девичья фигурка и, тихонько приблизившись, присела около раненого. Ортисса положила руку ему на плечо и мягко сказала:
– Пойдём к нам. Тебе надо согреться… – И легонько потянула парня, помогая ему подняться.
Встав на ноги, он опять застонал и зашатался, но девушка ловко подхватила его и увела в свой угол. Они с братом уложили парня в середину и тесно прижались к нему с двух сторон, укрывшись дырявым одеялом.
Никита поворочался и, решительно растолкав сонного Дарта, быстренько нырнул на его место. До рассвета было ещё далеко.
Книга выскользнула из рук и, упав на пол, раскрылась на середине. Из неё выпал небольшой листок бумаги, сложенный вчетверо. Кряхтя и потирая ноющую поясницу, лекарь сполз с лестницы и, кое-как согнувшись, поднял находку.
Неровные строчки, написанные торопливым почерком, заканчивались короткой подписью – «Кронария». Лабус придвинулся к окну, за которым догорал холодный зимний день, и принялся разбирать прыгающие буквы. Чем дольше он читал, тем выше взбирались брови на его лоб.
Кронария – а то, что письмо было написано её рукой, у лекаря сомнений не вызывало – клялась всеми Богами, что отцом несчастного ребенка, представленного народу Нумерии как Наследник трона, был не кто-нибудь, а Галиган Освел, с которым она находилась в длительной прелюбодейской связи.
Дочитав невесть откуда попавшее в книгу самоубийственное откровение бывшей жены теперь уже бывшего Повелителя, Лабус схватился за нос, что для него означало крайнюю степень задумчивости. А подумать тут было о чём. Книга, в которую был вложен листок, стояла на одной из самых верхних полок в комнате, а значит, использовалась нечасто. И тот, кто положил туда на хранение удивительный документ – в этом Лабус ни секунды не сомневался, – был прекрасно осведомлён о такой особенности местной читальни.
