тебе ангельским садом, / Чудотворной иконой
клянусь / И ночей наших пламенных чадом — / Я к тебе никогда не вернусь;
— императивы, осуществляющие словесное воздействие, например совет-просьбу — приказание своему бывшему возлюбленному о том, как ему строить свои отношения с невестой: >Но мудрые прими советы / Дай ей читать мои стихи, / Дай ей хранить мои портреты;[161]
— иные грамматические способы реализации подобных воздействий, например упрека: >Враг мой вечный, пора научиться / Вам кого-нибудь вправду любить, или
— существительные и глаголы в неперформативном режиме, описывающие такие воздействия: >А у нас светлых глаз / Нет приказу подымать; И сразу вспомнит, как поклялся он / Беречь свою восточную подругу, эти жесты часто вписываются в отрефлектированную динамику любовного этикета: >Столько просьб у любимой всегда! / У разлюбленной просьб не бывает;
— целые тексты, организованные по принципу речевого акта, ср. «Молитву» (1915): >Дай мне горькие годы недуга <…> / Отыми и ребенка, и друга <…> и т. д.
В свою очередь, физические жесты делятся на:
— целенаправленно коммуникативные, часто очень изощренные, например взывающие об ответной реплике: >Ты только тронул грудь мою, / Как лиру трогали поэты, / Чтоб слышать кроткие ответы / На требовательное «люблю!»; и:
— симптоматические, «невольно» выдающие внутреннее состояние персонажа через внешние проявления (как надевание перчатки не на ту руку).
Характерны совмещения словесных жестов с физическими, например такие, где первые управляют вторыми: >Если ты к ногам моим положен, / Ласковый, лежи. Другой тип совмещения — слова-жесты[162]: >Не люблю только нас пред закатом, / Ветер с моря и слово «уйди», среди них и графологический жест смерти: героиня «Сегодня мне письма не принесли…» (1912) пишет: >Я слышу: легкий трепетный смычок, / Как от предсмертной боли, бьется, бьется, / И страшно мне, что сердце разорвется, / Не допишу я этих нежных строк…, обрывая свое письмо многоточием, — подобно рассмотренной Ю. Цивьяном Травиате[163], но в ирреальном модусе. Кстати, проекция жестов в различные модусы — воображаемый, желательный, отрицательный и др. — способствует их размножению и варьированию.
Но вернемся к организации театрального механизма. Главное режиссерское решение ахматовского спектакля состоит в том, что все мизансцены призваны выпятить игру примадонны, отведя ее партнеру, если таковой появляется, роль статиста. В плане женских хитростей это можно сравнить с известным в театральной практике казусом, когда звезда, узурпируя режиссерские функции, «отбирает» мизансцену у партнера.
