Известия хотя и были неточными, тем не менее все им очень обрадовались. Хотелось верить, что голландцы сообщат на родину о советских моряках, попавших в беду, и о том, где они находятся сейчас.
Но шли дни за днями, а в положении моряков пока ничего не менялось. В то же время тропический климат, необычные условия жизни, непривычная пища плохо сказывались на их здоровье.
Матрос Николай Усаченко заболел малярией. И без того тощий, теперь он стал еще худее. Целыми днями лежал на листьях пальм недалеко от очага, ежился от озноба. Лицо его, бледное до синевы, покрылось мелкими каплями пота. Дрожа от слабости, он пробовал подниматься и не мог. Сжимался в комочек, складывал на груди руки, чтобы хоть немного согреться. Вслед за Усаченко заболели малярией Александр Африканович и еще несколько моряков. Слег от укуса ядовитой сороконожки Захов. К тому же он особенно тяжело переживал разлуку с семьей. Правда, о своей тоске по дому Захов никому не жаловался: у моряков не принято говорить об этом, все находятся в одинаковом положении, думают о родных и о родине — зачем же растравлять друг друга! Но Захов часто вытаскивал из кармана небольшую карточку жены с детьми и подолгу молча рассматривал ее. Карточка намокла, когда пришлось прыгать в море, сильно поблекла, но дорогие лица все же можно было рассмотреть.
В довершение всех бед наступила пора дождей на острове. В хижину сквозь монотонный шум ливня доносился рокот заштормившего моря, тревожный гул джунглей. Гром грохотал так, будто что-то рвалось над самой хижиной. Дождь лил водопадом.
Огромная молния с оглушительным треском сверкнула, изломившись, ударила в верхушку высокого дерева. На миг, будто стеклянные, блеснули и засветились голубыми огоньками полосы дождя — казалось, они повисли неподвижно в воздухе. Затем снова наступила тьма, наполненная потоками дождя.
— Разверзлись хляби небесные, — шутил Погребной.
Но шутку его никто не поддержал, было совсем не до веселья. Наконец дождь перестал. Люди вышли из хижины. После душного дня ночь казалась прохладной. Луна задумчиво отражалась в огромных лужах; пальмы в лунном свете становились белыми, а тени их, падавшие на блестевшие лужи, — особенно черными.
Однако это затишье было недолгим. Вскоре опять налетел ветер и все зашумело еще сильнее. Луну закрыли тучи. Вдали прогремел гром. Горное эхо несколько раз повторило рокочущий звук. Высокие стволы деревьев, раскачиваясь из стороны в сторону, гнулись под порывами вихря. Кокосовые орехи срывались с верхушек пальм и шлепались, врезаясь в раскисшую землю.
