Лаврентий молча сидел на лавке около стола, погруженный в свои мысли. В зыбке, подвешенной к потолку около хозяйской кровати, заворочался ребенок.
– Ись будешь?
– Не хочу!
Анна вздохнула, подошла к зыбке и вынула из нее ребенка.
Он таращил глаза на желтый огонек лампы, обильно пускал слюни и упруго сучил ножками и ручками.
– Что воюешь, Петр Лаврентьевич? Ись захотел, мой малюсенький…
Ребенок гулькал, улыбался матери, показывая прорезавшиеся зубки. Она приподняла ребенка, поцеловала его в пухлый животик и села на кровать.
– Вот какие у нас зубки. Беленькие да острые, – ворковала Анна. – Давай поедим, Петр Лаврентьевич, поедим! Вишь, мамка кака плохая – забыла совсем про мальчишечку! – Она расстегнула кофту, освобождая большую грудь с темным оттянутым соском.
Ребенок жадно вцепился в сосок зубками, тиская грудь ручонками.
– Не кусайся, не кусайся, поросенок! Зубки зачем тебе – мамкину титьку кусать, а? – улыбалась Анна, морщась от боли.
Лаврентий с удовольствием смотрел на белотелую жену, на ее курносый нос, добрую ласковую улыбку, на густые волосы, туго стянутые узлом на затылке. И у мужика постепенно теплело в груди.
Поздним вечером, лежа в постели, Лаврентий закинул руки за голову. А мысли, тягучие, безрадостные, все роились и роились в голове.
Анна жарко придвинулась к мужу.
– Че случилось-то?
– Да так, ничего, мать, – буркнул Лаврентий. – В колхоз, как барана, гонят. В рот бы им дышло…
– Кто?
– Есть кому, умников много… Возьми, сродственничек мой да энтот сопляк, который седни в сельсовет приехал – уполномоченный из района. Ты, грит, поперек путя советской власти стоишь. Это я-то! – вновь задохнулся от нахлынувшей обиды Лаврентий.
Анна прильнула к мужу всем телом, легонько ворошила рукой его густые перепутанные волосы.
Лаврентий расцепил руки, повернулся к жене и нежно прижал ее к себе.
– Че они у тебя, железные, че ли? – охнула она и тихо рассмеялась. – Никак к твоей ласке привыкнуть не могу!
А Лаврентий продолжал гладить жену, чувствуя ладонями упругие бедра, туго налитую грудь. Словно хотел потопить в ласках жены и своих собственных тревогу, спрятаться от житейской бури, которая зашумела нынче весной по сибирским деревням. Он нетерпеливо навалился на Анну.
В это время заворочался в зыбке ребенок. Анна дернулась, но Лаврентий крепко держал ее в своих объятиях.
– Погоди, отец, – зашептала в ухо Анна. – Дай успокою Петьку. Ишо успеешь пузо сделать. И так пустая не хожу! – тихо смеялась она.
