Понятным является и то, что эта особа отвергла титул «светлости»: старому дворецкому следовало бы назвать ее «высочеством», если… если не еще больше… Но при этой последней мысли последние волосы зашевелились на голове Шмита, и он дрожащим голосом произнес, не смея взглянуть на священника:
— Его преподобию известно имя особы, удостоившей наш замок своим посещением?..
— Оно известно мне, — с некоторым недоумением отвечал священник, — настолько же, насколько вам и всем, здесь присутствующим…
— Осмелюсь спросить — кто же это?..
— Да ведь вы сами назвали его, Шмит, кавалером Лакруа!.. Или я ослышался?..
— Нет, — пробормотал дворецкий, — но я думал… я полагал…
— Что вы думали?
— Что под именем кавалера Лакруа скрывается другое лицо…
Священник задумался.
— Этого, — ответил он, наконец, — не могу сказать вам ни я, ни кто-либо другой, кроме, разве, господина Корнелиуса фан-дер-Валька. По крайней мере, здесь на портрете изображено лицо, известное единственно под именем кавалера Лакруа.
Дворецкий пришел в окончательное недоумение при этом объяснении.
Что же тогда так могло взволновать почтенного отца Венедикта?
— Вероятно, — решился он заметить, — кавалер Лакруа по своей знатности и заслугам настолько известен, что его портреты помещают в книгах — в от и все…
— Вот и все! — с нескрываемым раздражением перебил его отец Венедикт, хватая книгу и открывая ее заглавный лист. — Смотрите! — с этими словами он ткнул пальцем в дату, на которой значилось:
Anno MDCX
— Видите?
Дворецкий поспешно полез в карман, достал очки в серебряной оправе и, надев их, прочел вслух, с некоторой запинкой:
— Anno millesimo sexcentesimo decimo.
Прочтя по-латыни эти латинские цифры, он остановился и в полном недоумении посмотрел на патера.
— Переведите! — сказал тот.
— Это значит, — перевел дворецкий, — что книга издана в тысяча шестьсот десятом году…
— И что, — перебил его священник, — в ней помещен портрет того самого кавалера Лакруа, который гостит теперь в нашем Эйсенбургском замке!.. Поняли?..
Только теперь луч света промелькнул в сознании старого слуги герцогского дома: как не догадался он об этом раньше! Ведь помнил же он странную речь, произнесенную Корнелиусом Фан-дер-Вальком перед портретом рыцаря Вальтера, и видел, как кавалер Лакруа приветствовал этот портрет поклоном!.. Ему должна была быть ясна таинственная связь, соединявшая этих двух лиц с предком герцогского дома. Они знали его, знали лично! Им известен был и самый Эйсенбургский замок с первых лет своего существования! Иначе каким же образом мог бы Корнелиус фан-дер-Вальк знать расположение комнат в замке и, мало того, сразу найти и открыть никому неизвестное, по всей вероятности, более двухсот лет тому назад заложенное и забытое подземелье?
