— Уже готов тайничок. Сам смастерил. Место сухое, надежное. Будем хранить там листовки, бумагу.
— Ну смотри. Скоро встретимся.
Это «скоро» растянулось почти на двадцать лет.
* * *
Около двух лет находился я на временно оккупированной врагом Днепропетровщине.
Жизнь дается один раз, и каждый прожитый день, даже минуту, нельзя повторить. Они все больше удаляются от тебя, а ты от них. Теперь, когда я пишу эти строки, все отчетливее с высоты прожитых лет вижу наши просчеты. Да что теперь, еще в разведшколе я не раз ловил себя на странном желании снова хоть на короткое время оказаться в Николаевке. Сколько можно было бы сделать, умей я десятую, сотую долю того, что узнал в школе. Слабая подготовка — вот ахиллесова пята в нашей работе.
Да, были и потери и просчеты, но недаром за одного битого двух небитых дают. Многому научили годы подполья. Не теряться, находить выход из, казалось бы, безвыходного положения, распознавать людей, следуя правилу: не все то золото, что блестит. И верить людям.
В годы Днепропетровского подполья медленно, порой слишком дорогой ценой добывались те крупицы опыта, которые так пригодились мне впоследствии, когда и обстоятельства, и масштабы задач оказались иными.
В послевоенном Киеве я часто встречался с Георгием Гавриловичем Дементьевым, первым секретарем Днепропетровского обкома партии. Партия не раз направляла Георгия Гавриловича на трудные участки. Был председателем облисполкома, в последние годы, до самой смерти, работал в Киеве в аппарате ЦК.
Георгий Гаврилович — мой крестный по разведшколе.
Было так.
В освобожденный Днепропетровск мы добрались утром на попутной машине. Догорали отдельные здания. По улице Карла Либкнехта, по проспекту Карла Маркса шли какие-то странные машины. Под брезентом угадывались очертания не то ящиков, не то стволов. Это были, как я вскоре узнал, наши знаменитые «катюши».
В парке имени Чкалова пахло дымком, солдатской кашей. На жухлой траве, поближе к походным кухням, на плащ-палатках, прижавшись друг к другу и укрываясь шинелями, спали солдаты. Горели костры. И отблески огня падали на грязные, уставшие, удивительно знакомые, прекрасные лица.
В этот день уцелевшие жители и те, которые уже успели вернуться, собрались на проспекте Карла Маркса у здания полусгоревшего оперного театра. Было нас не густо: что-то около трех-четырех тысяч человек. Подъехал «Виллис». Рядом с водителем — полковник. Гляжу и глазам не верю. Не удержался, закричал:
